Только с самого начала все пошло наперекосяк. Лизины родители неожиданно купили горящие путевки в Египет, и моя любимая преданная подруга уехала отдыхать с ними. Но это еще, как говорится, полбеды. В день отъезда, когда я уже восторженно махала в окно автобуса помирившимся на время — специально для меня — предкам, вдруг краем глаза заметила, что этот овощ, Тыковка, едет со мной. Настроение было испорчено напрочь. Разве мало других лагерей? Концентрационный, например, ей бы очень подошел. Ну почему всегда находятся люди, которым так необходимо изгадить твои наилучшие намерения и растоптать благородные чувства? «Полный бред, — думала я. — На пятнадцатой минуте счастья произошла замена: место выбывшей по уважительной причине лучшей подруги детства занимает тупорылая Хрулева, больше известная как Тыква».
Рядом со мной сидела невысокая пухлая девчонка, чем-то напоминающая Винни-Пуха из мультика. Со злости я решила ей сразу же нахамить, типа сострить. Повернулась к ней и сказала (тест на вшивость):
— Привет, Винни!
Она не растерялась:
— Привет, Пятачок!
Тут мы посмотрели в глаза друг другу и расхохотались. Так бывает, что родственные души притягиваются, вот и мы потом все время были вместе.
— Вообще-то я Адель, живу в Сипайлово.
— А я Джулия из Зомби-сити.
— Понятно. Меня зовут так же, как певицу Адель Эдкинс, и имя, как в английском, не склоняется, я всегда ругаюсь из-за этого с училкой по русскому. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Май гяд! Понимаю ли я? Да у меня у самой подобные проблемы. Я кивнула: не буду склонять.
— Наша вожатая Людмила Петровна — строгая такая, серьезная. Тяжело будет с ней, — зашептала Адель мне прямо в ухо.
«Лишь бы ей с нами было легко», — подумала я и снова многозначительно кивнула. Людмила — вожатых между собой мы называли только по именам — была в светло-зеленой блузке с короткими рукавами и мятых брюках красновато-бежевого цвета. Большие темные очки совсем ей не шли и словно делили лицо пополам. Высоко зачесанные волосы открывали лоб в мелких морщинах. Что еще добавить? Разве что аккуратный, чуть вздернутый носик (не люблю курносых) и острый треугольный подбородок — ничего примечательного, за что мог бы зацепиться взгляд. М-да, не лицо, а взятая напрокат маска.
— Волосы такие шикарные, густые, а зализала назад, как старуха, — плохой признак. Зато Роман Анатольевич — славный такой и все время улыбается. Мальчишки точно ему на шею сядут, — Адель продолжала делиться впечатлениями.
Я посмотрела на вожатого, сидевшего впереди лицом к нам: стриженный коротко, с нелепо торчащими в стороны ушками, к которым то и дело тянется улыбка — смайлик интернетовский, расставляемый из элементарной вежливости. Молодой какой-то, почти нашего возраста. И какой он Роман Анатольевич, скорее, Рома, ну хотя бы Роман.
А девки, которые сидят впереди — о, май гяд, и Тыква там же! — вовсю к нему клеятся.
— А сколько вам лет? — слышу ее слащавый голос.
— Двадцать один, — улыбается Роман.
— Спорим, ему лет семнадцать, — поворачиваюсь к Адельке.
— Думаешь, врет?
— Очевидно же. Авторитет нарабатывает.
— Хотите конфеты? — девочка с узким лицом и длинными смоляными волосами тянется к нам из-за спинок сидений. Смуглая, она похожа на мексиканку из сериалов. Помню, на площади нас удивил высокий красавец, похоже, культурист, вылитый Шварценеггер, — как потом выяснилось, старший вожатый Жора, который время от времени посылал кого-то подальше. «Иди ты!» — то и дело слышалось в мегафон. Оказалось, что это он по списку выкрикивал Эдиту — ту, которая теперь сидит за нами. Эдита — красивая девчонка, и нам с Аделью (простите — с Адель) приятно ее общество. Мы познакомились и всю дорогу болтали душевно — мои новые подруги легки в общении и ненавязчивы.
2
Мы — Джулия, Адель и Эдита — вышли из автобуса, как выходят кинозвезды на красную дорожку какого-нибудь Каннского кинофестиваля. Яркое солнце ослепило нас, как вспышки фотокамер гнусных папарацци, а в качестве толпы фанатов нас встречали потные и вонючие «хоббиты» из младших отрядов, которые подъехали почему-то раньше и до сих пор не смогли рассосаться. «Silly Love Songs» — слащаво-ностальгическая песня сэра Маккартни неслась из скрипучего динамика, по всей видимости, его ровесника. Да-да, я узнала ее, песню юности моего папы и одновременно музыку моего детства. Папа рассказывал, что, когда я еще была у мамы в животике, он включал мне свои любимые роковые вещи, именно поэтому теперь наши музыкальные пристрастия сходятся; что ж, со своими детьми я проделаю тот же фокус. О, этот пронзительный голос, разрывающий сердце очаровательными глупостями: