Я обернулся: в дверь вошла рыжая киоскерша с пронзительно жгучими глазами. Честное слово, такие глаза бывают только у брюнеток! Она довольно рассмеялась:
— Ну что? Пошли, счастливчик, я беру тебя на поруки! Не верьте глазам женщин, порой они так обманчивы.
Глава 7
Рыжая
Что я увидел в глазах киоскерши? Что видел в глазах других женщин, временами скрашивавших мое одиночество? Видел доброту и радость, тоску и печаль. А вот у жены моей были глаза бегающие, и я никогда не мог уловить ее взгляда. В них были беспокойство и неуверенность. Я даже не сразу понял, какого они у нее цвета. После нескольких лет совместных мучений в попытках найти хоть какое-то взаимопонимание бегать они перестали и стали зелеными. Зеленый цвет — это, конечно, не ромашковый, есть в нем что-то змеиное, но я смирился.
Девочка ревновала сильно, и с этим ничего нельзя было поделать. Ведь до сих пор только она имела право заботиться обо мне. А теперь появилась Рыжая. Так она ее называла.
Рыжая приходила часто, хотя я и пригласил-то ее лишь однажды, приносила продукты, готовила вкусные блюда, и мы ужинали вместе, затем валялись на диване, смотрели телевизор или слушали музыку. Я рассказывал ей о Битлах и говорил о том, что люди сами определяют значимость тех или иных вещей, придавая им значительность и создавая этим самым ценности. Вот, например, людям нравятся блестящие и редкие предметы, блестящие камни в частности. Когда-то, познав красоту алмазов, они стали бороться за право обладания ими и наделили камни сверхъестественными способностями. Люди верят, что алмаз защищает своего владельца от недоброжелателей, ограждает от бед и смерти, предвещает смелым победу. Алмаз — символ совершенства, силы и власти, твердости и нетленности. Так же и Битлы — они были единственными и блестящими, и люди боготворили их.
— Послушай внимательно песни «Битлз», — говорил я, — они просты и незатейливы, но меломаны вкладывают в их незамысловатые строчки более глубокое содержание и, как огранщики алмазов, создают все новые и новые блестящие грани, которыми можно восхищаться бесконечно.
— Значит, по-твоему, чтобы меня оценили по достоинству, мне надобно заблестеть, — хохотала Рыжая, — ведь редкости во мне хоть отбавляй!
Что меня привлекало в ней, я не знаю. Может быть, ее привязанность ко мне, и все. Я и сейчас понимаю, что никогда не любил ее, хотя и испытывал много нежности к этому чудаковатому существу. Улыбка ее была некрасивой, хотя и обаятельной. Она была невысокой, и поэтому небольшой животик смешно округлял фигуру. Она незаметно прихрамывала — одна нога ее, левая, была чуть короче другой — и этого стеснялась. Почему-то тогда я не обращал никакого внимания на ее дефекты. Только потом, когда она начала меня раздражать своей назойливостью, все эти недостатки стали очевидны и мешали мне воспринимать Рыжую серьезно. Так уж противно устроен человек. Однажды, правда, она меня удивила. Я был в стрессовом состоянии и сильно обидел ее грубыми словами и подчеркнутым невниманием. И вдруг она заплакала. Губы ее дрожали от волнения и обиды, и говорила она что-то быстро, судорожно картавя слова и заикаясь. Я был ошарашен. Женские слезы давно не трогали меня, но Рыжая была так смешна в своей обиде, что я успокоился и засмеялся. Я гладил ее по щекам, и какое-то теплое забытое чувство неторопливо вползало в мою зашторенную душу, пробуждая нежность и ласку.
Она так и не бросила меня, как я ни старался. Поначалу мне не нравился ее запах, зато нравилось смотреть на то, как она ест. Почему я акцентирую на этом внимание, да потому что имел опыт общения с девушкой, в которой мне нравилось все, кроме того, как она ест. Я пережил только одно свидание с ней, этого мне было достаточно, чтобы больше уже никогда не стучаться в ее дверь. Она чавкала. Нет, не просто чавкала, а чавкала громко, выпятив губы, получая нескончаемое наслаждение от пережевывания пищи. Тьфу, блин! И сейчас противно вспоминать это. Меня тогда не вырвало, но есть рядом с ней я уже не мог.
В детстве, хотя и редко, я общался с дворовой компанией, где считалось неприличным и стыдным есть медленно. Если мы добывали сообща пропитание, то делили его на всех поровну и быстро съедали. Еды, конечно, не хватало, и если кто-то начинал смаковать пищу, то остальным приходилось наблюдать этот неторопливый процесс, сопровождаемый обильным слюноотделением всех присутствующих, так что не умевший быстро есть вызывал всеобщий гнев и презрение. Помню, однажды, наворовав пустых бутылок со склада магазина, мы сдали их в буфет местной столовой и на вырученные деньги купили шербет, который назывался «поленом» из-за своей продолговатой формы. Каждому достались небольшие куски, которые исчезли очень быстро. И только Юрик не выдержал испытания удовольствием и обсасывал свой кусочек шербета, не желая прерывать удовольствие. Мы с Калюлей посмотрели друг на друга в недоумении и решили, что такое поведение сродни предательству. «Больше мы с Юриком не играем», — заявили мы друзьям, и нас поняли.