— Какая бестактность, ведь миссис — это замужняя женщина. Правда, Людмила Петровна? А вы ведь еще девушка. Юля и в школе такая задавака, от нее все учителя стонут. Она и извиниться толком не умеет.
— Простите, — прошептала я еще раз, моментально вспотев от смущения.
— …миссис, — съязвила вожатая (как же знаком этот холодок в глазах, точно как у Лии Васильевны) и едва заметно покачала головой. — Идите в палату, Юлия.
Я не тупая и поняла, что это война и пощады не будет.
— Меня зовут Джулия, — сказала гордо и дерзко и отправилась разыскивать Адельку.
Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.
— Давай позовем Эдиту, — предложила Адель и, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: — Иди Ты!
Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.
I'm so tired, I haven/t slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа — в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.
— Надо брать Рому под свое крыло, — говорю Адельке.
Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивленно таращатся на меня: мол, че приперлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. «Лежать, Гусь!» тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, — парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, — говорю громко и с расстановкой:
— Слушай, ты, йоршик (ха, при чем тут ершик-то, каким таким местом он на него похож?), если еще раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.
Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.
— Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? — тон жесткий, ехидный.
Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо нее в свою палату, но она железным голосом командует:
— На веранду марш! Вы наказаны, и будете стоять там, пока не осознаете свой проступок!
Вот те на! И здесь то же, что и в школе, не успела приехать, как сразу записали в разряд отстоя.
— Людмила Петровна, извините, я не знала, что вы не замужем, — выдавливаю из себя.
И это надо было видеть: она побледнела, сжала губы плотно, как я обычно делаю, когда пытаюсь удержаться от очередного плохого поступка, а потом резко указала на дверь:
— На веранду!
Плетусь на веранду и чувствую себя полной идиоткой. Обидно. По сути, я выполняла вожатские обязанности. Надо было ввязываться? Сами бы справились. Первый день — и два прокола. И все с Людмилой. Теперь она на меня взъелась, точно как Лия Васильевна. Словно выбирала себе врага и вот нашла. Судьба у меня, видно, такая — все время косячить. Умеют же люди быть обходительными и держаться серьезно как-то, по-взрослому. Эх!
Смотрю в окно на ночное небо и думаю, какой я противоречивый человек: только что совсем не хотела лежать в постели, тем более спать. А когда запретили делать это, вроде бы неплохо и полежать сейчас; наверное, Адель с Эдитой шепчутся, рассказывают о себе, о школах, в которых учатся, обмениваются впечатлениями…
— Добрый вечер, Юлия! Дышишь ночной свежестью? Я вздрогнула, так было неожиданно, вожатый вошел неслышно и встал у окна рядом со мной.
— Нет, Роман Анатольевич, я наказана. Только я не Юлия, я — Джулия.
— Прости, но так написано в бумагах.
— Это по документам.
— А-а-а, — протянул он с пониманием.
— Роман Анатольевич, а я не курю, — сказала я зачем-то невпопад.
Он не удивился:
— И я не курю, глупо за свои же деньги гробить здоровье. Правда?
— Правда. Это я к тому, что у нас в школе девчонки курят, а если не куришь, значит, ты человек второго сорта.