— Это правильно, я с тобой согласен, но иногда бывает очень обидно. Когда тебе вдруг откровенно говорят, что твои проблемы вообще не волнуют…
— Я любовь вообще широко понимаю, но когда от тебя ждут только того, чтобы ты выполнял лишь программу по обеспечению семьи, тогда действительно становится обидно. И очень. А вот все остальное любовь и романтические иллюзии. Но это не значит, что иллюзии не действительны и романтической любви нет.
— Подожди… У человека же существует представление о счастье, и любовь надо рассматривать как одно из представлений о счастье. Нет разве?
— Абсолютно. Я не знаю, что делал бы в этой жизни, если бы до сих пор этой иллюзии не питал. Просто нет любви безответной. Вернее, она даже безответная — все равно счастье.
— Ну, конечно, счастье. Любовь — это беременность счастьем. И плод любви нуждается в заботе, дабы избежать опасности аборта или нечаянного выкидыша.
— Просто любить, просто смотреть и любить, видеть, радоваться, любоваться безобидно, так сказать. Красота же не принадлежит какому-то отдельному человеку.
— У меня стишок такой был: «Люби, не требуя любви, прости, не требуя прощенья». Но сможешь ли ты жить по такой формуле? Ведь очень хочется, чтобы тебя тоже любили!
— Еще бы! Тем не менее, когда меня любят, я чувствую, что начинаю отказываться от чужого чувства, мне это претит, я чувствую, что ко мне относятся, как к ребенку, как к маленькому какому-то, хотя я сильно хочу того, что называется единением, — близости, растворения взаимного. Но не умеет женщина так растворяться, как ты в ней растворяешься!
— У женщин другие задачи, в общем-то. Мы просто это признать не можем, не хотим.
— Мы не хотим это признать, хотя и понимаем все. Принять не можем…
— Не можем потому, что хочется еще и пострадать, — хочется, чтобы нас пожалели.
— Жалость — да, тоже любовь, но нужно, чтобы отношения были полноценными. Они такие и бывают, а нам все мало, мало… А на самом деле в наши годы ничего нам не мало, у нас уже все было, все есть. На самом деле вот это надо понять. Конечно, есть вероятность и того, что «может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Ну, может быть… Но как-то мало надежд, потому что раньше, смотришь, помоложе был годика два-три-четыре назад. И как-то женщины смотрели жадными глазами, отвечали на твои взгляды. Помню, был у меня случай: в метро когда-то ехал и вижу — одна кончает… Я сидел напротив, ехал с ночной смены, охранником был, она зашла, я на нее так посмотрел, смотрю на нее — ну, хочу просто, я как раз один жил, сорок два года мне — и она зашла, метро полупустое было, утро, часов восемь, сначала у двери встала, взгляд бросила и глаза прикрыла. Я сижу и продолжаю смотреть неотступно. Она раз — и села прямо напротив. А это в конце вагона, там, где маленький отсек с сиденьями. Села вот так, посмотрит на меня и глаза закрывает. Понимаешь? И трепещет! Вот такого кайфа я вообще раньше никогда не испытывал. В воздухе все происходит, представляешь! Достаточно долго… Удивительно! И красиво главное! По обоюдному желанию. Вот возбуждение, это тебе не механика какая-то — хватать за ляжки, — хотя это тоже приятно… «Меня знобят блестящие подметки, а ляжки прямо забирают в плен». Это действительно, озноб такой сексуальный идет. А сейчас уже не так, средств таких нет. Молодежь сейчас прагматичная. Если б я на белом лимузине подъехал, все бы смотрели, удивлялись. Старость приходит, пожелатость, пожелистость, пожелетость. Пора избавляться от моложавых иллюзий. Наступает время прозы.
— Да оно всегда так было. Взять Гоголя, например, да… Поэт. Даже в прозе.
— В принципе, так и должно быть, поэзия должна жить в прозе. Куда же деваться? Саша Соколов говорил же: такую претензию имеет — поднять прозу русскую до уровня поэзии.
— К сожалению, есть прозаики, которые под поэтической прозой понимают цветистость фразы, а это еще далеко не поэзия.
— Красивость отвратительна бывает…
— Это похоже на болезнь, которой литература однажды уже переболела.
— Литература — да, переболела, но есть люди, которые плохо знают литературу, невежи.
— Вот у Куприна проза цветистая, но вкусная и поэтичная, настолько все сделано умело, мастерски.
— Вот красивость и красота…
— Это все в меру должно быть, конечно, не перенасыщено.
— Красивости не должно быть, должна быть красота. Когда красота переходит в красивость это плохо, дурновкусие.