— Привет, дружище! С Новым годом тебя! — голос радостный, бодрый такой.
— Привет, Ильдар, — отвечаю грустно и небодро, — и тебя туда же.
— И ты узнал меня? — голос еще радостней. — Вспомнил, что ты где-то здесь живешь, и решил позвонить! Ты счас где?
— Я на улице и спускаюсь вниз к «Спортивной» от Дворца спорта.
— Ха, а я счас поднимаюсь от «Спортивной» ко Дворцу спорта! — полный восторг.
— Значит, сейчас увидимся? — мрачнею я.
— Ты где? Я вот у бегущих огней, «Джаз-клуб», что ли.
— Так ты идешь по другой стороне, — догадался я.
— Счас перейду. В чем проблема?
Я увидел его, перемахивающего через сугроб, бегущего через улицу между машинами, и пошел назад к предполагаемому месту встречи, изменить которое, как известно, нельзя. Лицо приятеля, раскрасневшееся от мороза и бега, было нелепым и смешным, светилось радостным фейерверком, и я разулыбался. Протянул руку, чтоб поприветствовать, но он отверг гадкий древний обычай и широко развел руки — и сжал меня в крепких объятьях, и оглушил смертельным духом источника радости, разлитого в нем.
— Тороплюсь на хоккей, осталось пятнадцать минут, купил племянникам в подарок билеты на четвертьфинал, — сообщил он. — Зайдем куда-нибудь, выпьем за встречу.
Я представил в кинематографической последовательности вполне предсказуемый результат нашей нечаянной радости и непредсказуемое выражение на лице жены и сказал:
— Не-е, я, к сожалению, неплохо попраздновал. Больше не могу, разве что чаю.
Рядом оказалась только пивнушка. Хозяйки заведения — две девушки за барной стойкой в красных колпаках (по-моему, они дурацкие, но все уже к ним привыкли, к колпакам я имею ввиду) — были смешливы и обрадовались двум чудаковатым покупателям, пока единственным в элитном, а значит, и недешевом баре.
От пива Ильдар отказался («пью только водку»), а чая в таких заведениях отродясь не было, поэтому взяли по небольшой пятидесятирублевой бутылочке кока-колы.
— Плачу сам, — предостерег меня приятель от попытки вытащить кошелек и обратился к продавщицам: — Нам, пожалуйста, в стаканы… можно?
— Не, — возразил я, я буду из горлышка. Так вкуснее.
— Не изменяешь своей молодости? Не хочешь расставаться со старыми привычками, одобрительно расхохотался Ильдар, зачем-то долбанув меня при этом по шее. — Тогда и я из горлышка!
— Нет ли у вас места, где можно восхититься вашим напитком? — оглядел он тесное помещение. И, сообразив, что нет, спросил:
— А где у вас комната, где вы сами пьете?
Девушки снисходительно улыбнулись громоподобному тону Ильдара и моему тихому голосу, возражающему откровенно наглой выходке приятеля, и разрешили пройти в тайный закуток. Комната была уютная, на двоих. Прям отдельный кабинет с журнальным столиком и двумя креслами. Кока-кола оказалась ледяной — правильно, на улице же жара, съязвил Ильдар. Он расспрашивал о жизни, искренне радовался радостям, огорчался горестям. Все по-простому. Делился своим пережитым. Минут через семь ему позвонили племянники, и он заспешил. Я тепло поблагодарил девушек за стойками.
— С Новым годом! — крикнули они вдогонку.
— И вас также, — ответили мы от дверей привычной фразой.
Он ушел, распрощавшись так же бурно, как и приветствовал, а я помахал ему вслед и побрел домой в совершенно других эмоциях, тоскливо предвидя неудовольствие супруги.
— Знаешь, это необыкновенно приятно, — сказал я ей с порога, — когда кто-то, оказывается, помнит о тебе и лишь для того, чтобы обняться с тобой и перекинуться парой фраз — даже если очень спешит, — переходит на твою сторону улицы.
— Да я давно на твоей стороне, — улыбнулась жена, — заждалась совсем. Проходи быстрей, пообедаем.
Представляете? И никакого упрека!
