— Не шустри, — снова попросил Арутюнов. — Времени еще навалом, успеем. Расскажи лучше, откуда Маргоша брала сюжеты?
Спицин криво усмехнулся, его отражение в стеклянном «глазу» казалось вытянутым, искаженным. Из-за этого Спицин выглядел так, будто вот-вот взорвется или разобьется на мелкие осколки.
— Знал бы, откуда брала, думаешь, работал бы до сих пор ведомым? Да еще у такого жлоба, как наш БоБо?
— Подожди, но ты же летал с ней вместе.
— И что? Она командовала, я вел машину. — Спицин досадливо дернул плечом. — Маргоша всегда знала, когда что случится.
— Заранее готовилась?
— Иногда — да. А иногда бывало: летим в одно место, она вдруг: «Всё, разворачиваемся и давай туда-то» — в совсем противоположную сторону. Прилетаем — и попадаем на свежий случай, с пылу с жару. О котором, заметь, никто заранее знать не мог даже час назад!
— Где она живет?
— На Коперника, бывшей Космонавтов. А что?
— Ничего, — покачал головой Арутюнов. — Это, кажется, где-то в пригороде?
Он включил на своем индивидуальном видеофоне (по сути — мини-компьютере) карту города и ввел в поисковую строку название улицы. «Инди-вид» показал соответствующую схему — да, почти в пригороде. Далековато.
«Ну, там видно будет…»
— «Перековочная», — сообщил Спицин, сажая «муху» на летную площадку. — Иди, я подожду.
Арутюнов выключил «инди-вид» и попросил ведомого проглядеть текущие новости, может, что интересное попадется. Хотя знал, конечно: ничего толкового там не будет, на любой случай, хотя бы мельком засветившийся в СМИ, слетятся журналисты из всех дешевых изданий; им со Спициным там делать нечего.
Им, кровь из носу, нужен эксклюзив. И так рейтинги ни к черту…
«…Рейтинг, — писал в „Рутинной радости“ Лекуантре, — держит нас всех в заложниках. Не только журналистов, но и тех, кто находится по ту сторону экрана. Идеальная ситуация для владельцев телеканала: зритель, включивший телевизор, уже не может отойти от экрана. Если для этого понадобится новая модель, которая будет не только транслировать передачи, но и производить попкорн с кока-колой, не сомневайтесь, — ее изобретут.
Однако пока у всех нас есть более насущные проблемы, и связаны они с теми нововведениями, которые появились на ТВ после вмешательства удодов. Раньше внимание зрителя привлекали только пресловутыми тремя „С“: сексом, смертью и сенсацией. (Каналы, где с утра до ночи демонстрировали аквариумных рыбок, не в счет.) Теперь в игру вступили так называемые хорошие новости, которые мы, следует в этом признаться, не умеем ни сформулировать, ни правильно подать зрителю. А тот, в свою очередь, разучился их потреблять.
Кое-кто может подумать, что это проблема только журналистов. Они должны удерживать потребителей своей продукции у экрана, но те вовсе не обязаны „съедать“ всё. Нет и еще раз нет! Зритель уже вовлечен в этот процесс — вовлечен теми самыми СМИ, которым на роду написано вести за него бесконечную борьбу: с такими же СМИ, а также с книгами, театром, кино и проч. По сути, борьба эта давно уже проиграна остальными участниками, теперь ТВ борется с самим собой — так змея пожирает свой хвост. Порог восприимчивости обывателей постепенно понижается: то, что раньше становилось предметом недельных обсуждений, теперь кажется вполне рутинным делом: ну взорвали дом, ну налетел тайфун, ну еще одна автокатастрофа…
Мы разучились удивляться, ужасаться, а вскоре разучимся и радоваться.
Чтобы привлечь внимание зрителя, СМИ вступили в своеобразную гонку вооружений: каждый старается показать более кровавую трагедию, более масштабное бедствие.
И вот теперь — „хорошие новости“ и „принцип весов“.
Некоторые социологи утверждают, что введение этого принципа оздоровит общество. Результаты, что мы наблюдаем уже сейчас, вроде бы говорят о том же: значительно снизился уровень самоубийств, повышается из года в год коэффициент альтруизма, выведенный Бармакиным и Дихно.
Однако путь, навязанный нам, — это путь в ад. Не в тот, средневековый, с чертями и сковородками. Мы своими руками обустраиваем ад здесь, на земле, — хотя многим и многим он долгое время будет казаться раем.
В этом, собственно, и заключается одно из адовых свойств…»
9:40
— Господин Арутюнов? — уточнил безликий голос у него над головой. — Евгений Борисович?
— Я.
— Будьте добры, подождите. Мастер освободится через пять минут.
Приемная «перековочной» выглядела обычно: небольшая комната с минимумом мебели. У стен — мягкие кресла и журнальные столики, на стенах — картины. Арутюнов уже бывал здесь, но, как и тогда, смотрел на все с живейшим интересом, пытаясь отыскать, подметить черты неотсюдошности… ну хоть чего, хотя бы картин… или столиков… или дверной ручки…