— С Первой мировой войны, — сказал Козларич.
— Спасибо, — сказал Касим.
Затем он дал Касиму еще один подарок: новый нож с выкидным лезвием.
— Спасибо, — повторил Касим.
И третий подарок: фотография в рамке. Они вдвоем.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — сказал Касим, наклоняя голову и пряча глаза. Он извинился, вышел в ванную и умыл лицо, а на обратном пути к главным воротам ПОБ взял провожавшего его Козларича за руку. Козларич, в свою очередь, сжимал руку Касима.
— Если что, я буду только в семи тысячах миль, — сказал он Касиму, когда они подошли к выходу, и Касим засмеялся, но коротко, и потом они с Тимими ушли по длинному коридору, образованному взрывозащитными стенами и спиралями проволоки.
Нечто похожее было спустя еще несколько дней, когда вернулся, чтобы попрощаться, Иззи. Козларич подарил ему часы и вручил письмо, где говорилось, что, если Иззи когда-либо окажется в Соединенных Штатах в качестве беженца, он, Козларич, готов оказать ему спонсорскую поддержку. «Сочту за честь», — написал Козларич.
— Спасибо вам большое, сэр, — сказал Иззи.
— Вы курите сигары? — спросил Козларич.
— Иногда, — ответил Иззи.
— Мы братья, — сказал Козларич.
— Спасибо, сэр, — сказал Иззи.
— Навсегда, — сказал Козларич, и Иззи вышел с письмом, часами и сигарой. Снаружи он остановился, чтобы ее зажечь, но дул ветер, приводя на ум стихи о муке, рассыпанной по колючим кустам, поэтому он зажег вместо нее сигарету и двинулся один мимо солдат, с которыми подружился и которые были сейчас по горло заняты подготовкой к отъезду.
Поразительно, сколько нужно труда, чтобы уехать с войны. Все должно было куда-то отправиться — либо обратно в Форт-Райли, либо к другому батальону, либо в мусор. Надо было учесть каждую невыпущенную пулю. Каждую гранату. Каждую единицу оружия. Каждый противогаз. Каждый атропиновый инжектор. Каждый эластичный бинт. Каждый жгут.
Запылившееся руководство по борьбе с повстанческими движениями, которое лежало на столе у Каммингза, надо было упаковать, как и флаг батальона, американский флаг и плакат с Муктадой аль-Садром, висевший вниз головой перед кабинетом Козларича.
Мухобойки — в мусор. Туда же — вся оставшаяся нездоровая пища, присланная американцами, которые решили поддержать таким образом армию, туда же — присланная ими зубная паста, дезодоранты и стопка разрозненных журналов Glamour от учеников арканзасской школы с написанной от руки карточкой: «Вмажте этим арабам штоб знали. Атомной бомбой их. С Днем благодарения!»
Фотографии двенадцати погибших солдат (Беннета и Миллера добавить не успели), приколотые к фанерной стене, были упакованы, как и приколотый к другой стене плакат, который должен был напоминать всякому, кто потрудится взглянуть, зачем они здесь. «Задача: создать иракскому народу условия для гармоничного, безопасного и самодостаточного существования», — гласил плакат.
Все это надо было увезти. Все футбольные мячи, которые не были выброшены из окон «хамви» для нейтрализации терроризма. Все карандаши, которые не были розданы ради того, чтобы пятилетний мальчишка с камнем в руке не принялся, когда вырастет, устанавливать СФЗ. Все содержимое всех углов, вплоть до продолговатого мяча для американского футбола, который одноклассники Брента Каммингза прислали ему, когда поняли, почему он пропустит двадцатую ежегодную встречу. «Ты мой герой!» — написал кто-то на мяче. «Мочи там тюрбаноголовых», — написал кто-то другой. Мяч надо было увезти, как и амулеты на счастье, которые солдаты носили, как и полученные ими любовные письма и бракоразводные документы, как и фотографии родных, автомобилей и голых женщин, которые они приклеивали к стенам, как и книги, которые они читали, как и видеоигры, в которые играли, как и компьютеры, на одном из которых Каммингз прочел последнее адресованное ему электронное письмо:
«Тема: мешки для человеческих останков.
Сообщите мне, пожалуйста, сколько у вас имеется в наличии мешков для человеческих останков. Кроме того, мне надо знать, нужны ли вам добавочные мешки и сколько. Спасибо».
Мешки для останков. Их тоже надо было упаковать. По крайней мере, они были уже сложены.
4 апреля. Двести тридцать пять человек отправились домой.
5 апреля. Еще сто восемьдесят отправились домой.