— Это не игра, ребята, — сказал он. — Вы много чего насмотритесь за этот год. Увидите жуткие вещи. Увидите то, что будет вам непонятно… Пришло время взять в Ираке свое, и мы свое возьмем, но сделаем это дисциплинированно, как делаем всё и всегда… Я на все сто уверен в ваших возможностях, на все сто… И наконец вот что: этот уик-энд у вас последний, всем это ясно? Поэтому звоните родителям, любите своих близких, сосредоточьтесь на них на этот уик-энд. Самое позднее с вечера вторника, когда вы сядете в самолет и он поднимется в воздух, вы будете сосредоточены на одном — на победе в войне, которую ведет наша страна.
Пауза — она продлилась ровно столько, чтобы слово «страна» перестало раскатываться эхом; затем — одобрительные крики солдат, долгие, громкие, во весь голос, после чего все двинулись в помещение, наполняя его зимним запахом парней, пришедших со снежного воздуха.
Один день до отъезда:
В доме Козларича дети бегали с купленными в последний уик-энд мягкими игрушками. Каждое из животных было снабжено запоминающим устройством, и отец записал там короткие сообщения, чтобы дети весь год, играя, слушали его голос: «Привет, Джейкоб. Я люблю тебя». «Привет, Гаррет. Я очень-очень тебя люблю». «Я люблю тебя, Аллигатор». Уменьшительное имя Алли принадлежало семилетней Александре Тейлор Козларич, которую назвали так потому, что инициалы АТК ассоциировались у отца со словом «атака». Старшая из троих, она была, кроме того, наиболее чутка к происходящему. «Я не хочу, чтобы ты уезжал», — сказала она в какой-то момент, а когда отец пообещал ей: «Со мной ничего не случится, а если даже и случится, с тобой так и так все будет в порядке, потому что я так и так буду за тобой приглядывать», она сказала ему на это: «Тогда я убью себя, чтобы мы были вместе». Она забралась к нему на колени, а между тем пятилетний Джейкоб и трехлетний Гаррет, еще не доросшие до таких переживаний, продолжали бегать по дому и колошматить друг друга своими мягкими игрушками. Что касается Стефани — у нее внутри шла своя война, война с картинками, которые лезли в голову. «Серость. Унылость. Жить там очень тяжело» — вот как ей виделось место, куда должен был отправиться муж. Она отслужила свое в армии после окончания Уэст-Пойнта и знала, как ограждать себя от излишней сентиментальности, но в голове возникла новая картинка: свежий труп солдата. Между тем Козларич, глядя на семью и немножко поддаваясь пресловутой сентиментальности, говорил:
— Это, я вам скажу, очень сложная война. Конечный итог, я считаю, конечный итог в Ираке должен быть таким: чтобы иракские дети могли идти на футбольное поле и играть там в мяч без опаски. Чтобы родители спокойно, ничего не боясь, отпускали детишек играть. Как у нас в Америке. Чтобы можно было выйти из дома, делать, что тебе хочется, и не бояться, что тебя похитят, что к тебе пристанут и всякое такое. Так, по-моему, во всем мире должно быть. Возможно это или нет?
День отъезда:
Солдаты должны были явиться на батальонную парковочную площадку не позже часу дня, и в 12.42 уже начались первые объятия с родными. Руки были все так же крепко переплетены и в 12.43, а в 12.45 кое-где уже плакали, в том числе в одной из машин: там, прислонясь к двери и закрыв руками лицо, неподвижно сидела женщина, солдат тем временем курил снаружи, опираясь на багажник. И так продолжалось долго.
Солдаты курили. Поправляли бронежилеты. Забирали со склада оружие. Ждали с женами, подругами, детьми, родителями, дедушками, бабушками и то и дело поглядывали на часы. Один солдат все никак не мог перестать целовать девушку, которая стояла на цыпочках; Гитц между тем приказал своему взводу потихоньку закругляться с прощаниями; другой солдат между тем клал в родительскую машину вещи, которые не брал с собой, в том числе ковбойские сапоги, у которых верх был выкрашен в красивый голубой цвет. Дело уже шло к вечеру, когда появился Козларич со Стефани и детьми. «Дрянь денек, ничего не скажешь», — промолвил он, и, когда Алли начала плакать, это никому настроение не улучшило. Он попрощался с родными у себя в кабинете. Сажая их в машину, еще раз с ними попрощался. Но они не стали уезжать сразу, просто сидели в машине, и тогда он опять с ними попрощался и вернулся в свой кабинет. Последние часы перед отъездом.
Фотоснимки семьи — упакованы. Запасной медицинский жгут — упакован. Запасной эластичный бинт — упакован. Он выглянул в окно. Жена с детьми уехала. Он погасил свет, закрыл дверь, вышел наружу и отправился со своими солдатами в ближний спортзал дожидаться автобусов, которые должны были доставить их на аэродром.