— А что вы еще знаете обо мне? — спросил он, чтобы что-нибудь сказать.
— Что у вас мало друзей. Вы были ранены на войне. Разошлись с женой пять лет назад. На днях потеряли кашне. Любите Томаса Манна. Равнодушны к служебным успехам. Обедаете не каждый день. Обожаете Ленинград. Водку не пьете. По утрам подолгу смотрите в окно. Музыка — Моцарт и Бах. Ненавидите мещанство, ханжество, фальшь всякую… — Она отбарабанила все это, как урок, к которому долго готовилась, захлебнулась и добавила: — Я — тоже…
Молочков слушал ее, опустив глаза. Все, что она говорила, было верно, хотя напоминало вульгарное гадание по почерку, и ему представлялось, что речь идет вовсе не о нем. Такие вкусы и привычки могли бы быть у молодого Робеспьера или, наоборот, у Кропоткина, Ван-Гога, Чичерина… Какая ерунда! Там был талант, позитивная программа. И все-таки какая-то негативная, статическая, фоновая сторона характера могла быть именно такой. Упрекаешь себя за пассивность, а в сущности отказ от поступков часто требует не меньше воли, чем сами поступки. Тоже чепуха. Мысли путались, но он чувствовал, что поднимается в собственных глазах. Когда, откуда она так много узнала про него? До сих пор ему не приходилось быть объектом наблюдений, такого пристального внимания.
Пауза затянулась, но неловкости не было. Лика с ногами сидела на диване, поглядывала на часы.
— Без четверти двенадцать, — сказала она.
Молочков открыл бутылки, банку с консервами, нарезал хлеб. Шампанское вскипело в грубых граненых стаканах, но сегодня и они не смущали его.
— Проводим? — спросил он.
Она кивнула. Стаканы глухо стукнулись.
— А ведь я-то ничего не знаю про вас, — сказал Молочков.
— Могу рассказать. Вот выпьем еще, и расскажу.
Она налила полный стакан и выпила разом.
То, что услышал Молочков, вероятно, было историей обычной, случавшейся во многих семьях. Необычно было только отношение Лики ко всему, что произошло.
Пока была жива мать, она росла веселой, избалованной девочкой. Часто болела и считалась первым лицом в доме. Отец, талантливый инженер-энергетик, принимал это как должное. Были поездки в Прибалтику на голубом «Москвиче» первого выпуска, семейные праздники, пироги со свечами. В доме постоянно толклись московские и иногородние товарищи институтских времен, были елки с бенгальскими огнями, и еще были равноправные члены семьи — овчарка Грета и кот Силантий. Если Лика болела, мама брала ее к себе на постель, прикрывала настольную лампу платком с большими розами и, когда девочка просыпалась среди ночи, пела песню про то, как ветра спрашивает мать, где изволил погулять.
Мама умерла, когда Лике было четырнадцать лет. Здоровая, молодая, поехала со знакомыми снимать дачу и попала в автомобильную аварию.
Отец женился через несколько месяцев. Ни тогда, ни теперь Лика не понимала, как это могло случиться. Она возненавидела и мачеху и отца. Они делали все, чтобы и памяти матери не осталось в доме, и лицемерно уверяли, что так ей, Лике, будет легче.
Однажды, вернувшись из школы, она не увидела ни бабушкиного ковра, висевшего в столовой, ни хрустальной вазы на буфете, ни занавесок из арабского ситца на кухне. Они выбросили и продали все, что с таким трудом и с такой радостью заводила в доме мама. Воя от злобы, Лика потащила к себе в комнату домотканый половичок с маминой кушетки. Они положили его в прихожей, чтобы все вытирали об него ноги.
У отца была астма. Прекрасный повод, чтобы избавиться от животных. Астма — аллергическое заболевание. Кота усыпили. Собаку отправили к кому-то на дачу, посадили на цепь. Все это придумала мачеха. О, Лика могла бы написать об этом типе целое исследование! Таких много. Полжизни они делают стойку, как охотничьи собаки. Истории однотипные: неудачный первый брак, до сорока — болтанка в секретаршах или лаборантках. Наконец долгожданная минута — роман с высокоответственным (отец к этому времени стал начальником главка), широко известным в своих кругах деятелем. Тут уж бульдожья хватка. Зубы не разжимаются. Прорезывается новая профессия — жена. Жена! Считается, что ни секунды она не думает о себе. Все для мужа. Его диета, его режим, его отдых, его рубашки, его носки и пылинки на письменном столе! Она бегает по докторам, чтобы забеременеть на старости лет, но это вовсе не для того, чтобы закрепиться, навесить еще одну гирю на мужа. Нет, она хочет, чтоб его глаза радовало это маленькое, прелестное существо. Дети, как известно, цветы жизни. Она тратит сотни на свои тряпки, но ей это совсем не нужно, просто не хочет, чтобы его жена была одета хуже других. Она отваживает от дома старых друзей, чтобы избавить его от воспоминаний о трагической гибели жены. Океан лицемерия. И самое противное, что в этой вечной озабоченности, тревоге она сама никогда не была счастлива. Все делалось для того, чтобы кому-то что-то показать, доказать, как замечательно она устроила свою жизнь.