И вдруг как гаркнет:
— А лиса его — ам! И съела!
ЧТО У НИХ ХОРОШО…
Вот они и уехали с богом! Можно и отдохнуть. Можно и к Эрне. Она чмокнет меня в бульдожью щеку, я выну из кармана пол-литра «Столичной», на подзеркальник — маленький презент из цветочного магазина — горшочек с крокусами. Срезанные цветы Эрна — ни во что. Быстро вянут. Хотя, если поклонник, можно. Но я уже не поклонник.
А можно и не ходить. С этой самой «Столичной» можно и наедине с собой. Они расчувствовались, выдали полтора литра на прощанье и хохломскую пепельницу. Они ничего не поняли. Подумали — обычное явление. Старый человек — стенокардия, нервы… Обычное явление. Я тоже ничего не понял. Такого со мной еще не было.
С чего это началось? Лощеный парень в замшевых туфлях представил меня:
— Это наш гид.
Я люблю ошеломлять их московской скороговорочкой. Поклонился издали и сказал:
— Давайте, товарищи, давайте! Автобус ждет!
Что они подумали? Поджарый старик, рост без малого два метра, черная шляпа, черные перчатки, набалдашник на палке из слоновой кости. Шик, блеск… А может, подумали — чучело огородное? Впрочем, тогда я и не думал, что они там подумали. Погрузил в автобус. С богом!
Когда проезжали мимо небоскреба, я им сказал:
— Американцы строили.
Никакого впечатления. Заинтересовались королевским дворцом. Почему сугробы вокруг?
— Дворников не хватает?
Пожал плечами. Не отстают. Шеф учил обходить острые углы, а я ответил с подковыркой:
— У нас хотя и монархия, но образ жизни демократический. Каждый хозяин подметает перед своим домом, и за этим следит муниципалитет. Король не исключение. Только он в отпуску, в отъезде.
Заржали. Парень без шапки, комсомольского вида, шуба нараспашку, закричал:
— Оштрафовать короля!
А один, должно быть сильно поднаторевший турист, сказал:
— Отель-то, как видно, третьесортный…
— Это почему?
— Не вижу торговых точек на пути следования.
— Не беспокойтесь. Не хуже «Астории».
Конечно, он был прав. Отель на окраине, называется «Вифлеем», принадлежит сектантской общине. Шеф велел попытаться. Может, сойдет и «Вифлеем».
С ходу — склока с портье. Представитель Интуриста требовал, как положено для туристов второго класса, половину номеров с ваннами. Портье вежливо препирался — все занято. Я улизнул. Не хотел ввязываться. Подошел к туристам, они глазели по сторонам. Есть чего разглядывать! Занавески в горошек, стеганые матрасики на креслах, дурацкая картинка на стене. Строитель Калмыков, мужчина очень толстый и желчный, — это я сразу заметил, — придрался.
— Нарисована елка, а в ручье отражается пальма?
А что я — доктор? Может, писал эту картину полоумный монах, может, экзистенциалист? Меня это не касается.
Глазели. В холл притащились три монахини. Все у них одинаковое — и рост, и вес, и сырные лики. Отштампованы без брака.
— Ансамбль песни и пляски, — сказал Калмыков.
Монашки будто поняли. Повернулись и пошли гуськом, как герлс в мюзик-холле, по-солдатски размахивая руками.
Все-таки пришлось отвезти эту публику в другой отель. В «Нобель». Этот интуристский лощеный парень, что причитается по договору — вынь да положь.
Ужинали наспех, чемоданов наверх не втащили. Скорее, скорее смотреть столицу Норвегии! Женщины второпях подкрашивали губы прямо перед большим зеркалом в холле. На этот счет они простые. Да и на всякий счет простые. Там в России от нашего брата презентов не ждут: сама пол-литра на стол поставит. А если хватит тебя язва или еще что — каждый день в больницу бегать будет, зарплату ребром, да еще в долги по уши влезет. Этого у них отнять нельзя.
Я с ними не пошел. Мой рабочий день кончается в восемь. А хоть бы и не в восемь. Все известно: женщины прилипнут к витринам — «Какой богатый ассортимент!», «Только подумайте, керосиновые лампы в моде!», «Электроутюг и модельные туфли в одной цене!» Мужчины замучают вопросами о квартплате, о налогах, о жалованье. Все известно.
Я зашел в бар после ужина. Принял. Вернулся в холл и смотрел на их чемоданы, сваленные в углу. Небогато — дерматин, парусина, кожзаменители. Внутри наверняка оклеены обоями. Самыми дешевыми. Голубенькими с розовыми цветочками. Помнится, продавали такие чемоданы на Зацепском рынке. И на Тишинском тоже. Долго смотрел. И что-то качнулся, поехал на сторону этот чертов холл и доска с ключами от номеров и ясно так перед глазами: субботний вечер в раздевалке бани в Кадашах, у пивной стойки распаренные клубничные лица, распахнутые шубы с каракулевыми воротниками, под мышками портфели, а то и узелки, а то и свертки в газете… И пузырчатая пена переливается через толстое зеленоватое стекло пивных кружек, и возвращение домой — крикливый уют коммуналки, свары хозяек, шипение примусов на кухне, чай с бубликами, чеканные баритоны дикторов из-за каждой двери…