Он выпрямился, оглянулся. Народ в автобусе сидел тихо, кое-кто подремывал. На соседней скамейке здоровенный парень с огромными ручищами, с низким лбом, нависшим над маленькими глазками, настоящий снежный человек, читал украинский путеводитель.
— Что такое перлина? — спросил он, не отрываясь от книжки.
— Перлина? — удивился гид.
— Написано: «Андреевский собор в Киеве — перлина среди бессмертных творений Растрелли…»
— Та жемчужина…
Прекрасно! Сегодня все кстати. Он так и скажет: «Перлина моего детства…» И вырвет ее из монастыря. Кто посмеет помешать? Выйдем за ограду с гордо поднятой головой. Узлов связывать не будем!
Дождь давно перестал, да, видно, и не было его в этих местах. В облаках пыли на солнце только посверкивали радужными искрами стекла встречных машин. Автобус свернул на взгорок и остановился на площадке, вымощенной булыжником. Левенфиш не почувствовал, а услышал, как застучало сердце. Он легко выпрыгнул из машины, посмотрел на монастырское здание с витыми колонками вокруг полукруглых окон. Вдруг она выглянет оттуда? Как она должна быть одинока. Можно ли не быть одинокой в монастыре? В окнах было пусто. На одном стояли два горшка с фуксиями, на другом сияли черным лаком чисто вымытые резиновые ботики.
Из ворот выехала телега, груженная сеном. Дюжая монашка в высоко подобранной рясе и грязных сапогах, свесившись с воза, доругивалась с привратницей:
— Не знаешь, так и молчи!
Она дернула поводья, и колеса загромыхали по булыжнику.
Церковь — архитектурный памятник семнадцатого века — оказалась закрытой. Гид пошел за ключами, туристы потянулись к кладбищу. Только теперь, смешавшись с толпой, Левенфиш заметил, как неуместно торжественно и нелепо выглядит он со своим парадным черным костюмом, серебристым галстуком и ситцевым деревенским узелком тети Зоей. Впрочем, никто не обращал на него внимания. Туристы разыскивали могилы знаменитых людей, читали вслух надписи на памятниках, спорили.
— А я говорю, что тут похоронили одну из невест Пушкина, — слышался женский голос.
— У Пушкина была одна невеста — Наталья Гончарова, — отозвался мужчина.
— Тогда, значит, жену Бальзака.
— Бальзак женился в Бердичеве. На Эвелине Ганской.
— Но умереть-то она могла где угодно!
Разговор этот расхолаживал Левенфиша. Мелькнула недостойная мысль: а вдруг Любочка не согласится? Может, она забыла детство, может, ей дороже то, что было в Варшаве, а он… Странно, он ничего не помнил о Варшаве. Он отделился от группы и медленно пошел к монастырю. По пустынной аллее навстречу ему проплыла неслышной походкой монахиня с брюзгливым лицом. Вот такие и будут держать ее здесь. Запугают, застыдят, запрут на замок… Он заторопился. Мысль о возможных препятствиях вернула ему силы и уверенность.
На каменных плитах крыльца моложавая монашка с блестящими румяными щеками взбивала и раскладывала подушки в кумачовых наволочках.
— Как увидеть товарища Лямину? — сердито спросил Левенфиш.
— Лямину? Мать Акилину? Они в канцелярии. — Она подумала и решилась: — Пойдемте, я провожу.
По тому, как монашка назвала Лямину «они» и вызвалась проводить, Левенфиш понял, что Любочка здесь не из рядовых, и тревожное предчувствие сжало его сердце.
— Вы креститься приехали? — спросила монашка.
— Какие глупости!
— А что? Многие стремятся. Тут один из Черновиц приезжал, тоже пожилой, еще старше вас. Поссорился с родней и приехал креститься…
Они вошли в высокий двухсветный коридор. Пахло геранью и воском, вдоль стен стояли стулья с красными сиденьями, доносилось стрекотанье пишущей машинки, из-за полуоткрытой двери слышались мужские голоса.
— Ой, забыла! — Монашка схватилась обеими руками за щеки. — У них же там ревизоры. Из лавры. — Поднявшись на цыпочки, она быстро зашептала на ухо Левенфишу, показывая на дверь. — Полный — это отец Августин, а молоденький — отец Серафим из Загорской академии. Вы только посмотрите карточка у него какая! Прямо-таки — лик…
Она заговорщицки улыбнулась.
— Садитесь с этой стороны. Тут отец Серафим хорошо виден. Сидите, сидите, не стесняйтесь…
И, кивнув Левенфишу, она неслышно удалилась.
В полуоткрытую дверь были видны оба монаха. Отец Августин — плотный, цветущий, с темно-русой гривой, с неуловимой развязностью снабженца, и золотобородый отец Серафим, сказочно красивый молодой человек.