Обычно, когда она вечером ложилась спать, ее одолевали раздумья. «Боже, — спрашивала она, — почему хозяйка ругает чешек так, словно их не мать родила, будто им не светит солнце, а бог не отец им? Почему она бранит нас, словно мы хуже других?» Так изливала она богу свою душу, но ее неискушенное сердце, искреннее по отношению к каждому, понятия не имело о вражде, которая губит народы.
Пани Катержина обо всем этом ничего не знала. Мадла рассказывать ей стеснялась, чтобы пани Катержина, не зная правды, не свалила вину на нее. Когда речь заходила о Мадле, хозяйка всегда говорила о ней так, будто за каждое слово платила золотом. Мадла боялась, как бы ее не сочли неженкой, а не справиться с трудностями считала стыдным. Ленке и Анинке тоже не жаловалась. Анинка была довольна своим местом, и Мадла думала, что та ей не поверит, а у Ленки всегда было столько разговоров о себе, что пока та рассказывала, Мадла забывала о своих огорчениях и, таким образом, поделиться ей было не с кем. Гаек? Гаек был единственным, кому бы она все рассказала, но он далеко, и приезд его зависел от того, когда наберется достаточно груза.
Первое время Мадла не хотела расставаться со своим костюмом, хотя бы уже потому, что ее об этом просил Гаек, но на улице люди смотрели на нее так, что каждый раз ей приходилось краснеть. Бедняжка думала, что либо у нее лицо в саже, либо в одежде что-нибудь не в порядке, пока старая Анча не объяснила ей:
— На вас смотрят так потому, что вы румяная и хороша собой, здешние девчата белые, как творог, да и костюм ваш очень вам к лицу.
Пани Катержина, когда Мадла сказала ей об этом, посоветовала костюм понемножку менять и носить его чуть по-городскому, тогда она не будет так бросаться в глаза. Но Мадла послушалась ее не до конца — заказала себе жакет, как у Анинки, да юбку удлинила. А прическу оставила ту же. И хотя ей так тоже шло, она предпочла бы ходить в своем деревенском костюме. Однако на улице на нее продолжали оборачиваться.
По пути на рынок Мадла всегда заходила в храм помолиться и всякий раз очень удивлялась тому, что люди прямо с корзинками и со всем чем угодно идут в храм, как через проходной двор.
Ближе всех от нее был храм святого Яна Непомука, покровителя чехов. Впервые она пошла туда как раз в день святого Яна. Ей вспомнилось, как дома в канун праздника пели у статуи святого под липами, как девушки украшали ее цветами. В Вене же в этот день праздника не ощущалось, словно были будни. Это показалось ей странным. В храм она отправилась с пани Катержиной и с Анчей. Там было полно народу.
Когда священник вышел из алтаря, к органу сел один из мужчин, бывших на хорах, — старый седовласый пан, заиграл знакомую мелодию святоянской песни, и по храму прокатилось ликующее: «Святой Ян, покровитель земли чешской!»
Выйдя из храма, Мадла и ее спутницы увидели, как несколько человек окружили старого пана и благодарили его.
— Это чех, учитель музыки. Он каждый год приходит сюда, чтобы сыграть песнь во славу нашего покровителя, — пояснила Мадле пани Катержина.
Никогда больше ни в одном из окрестных храмов Мадле не довелось услышать ни песни, ни молитвы, ни проповеди по-чешски.
Мадла очень страдала оттого, что ей ничего не удавалось узнать о брате. Расспрашивал о нем Гаек, разыскивали его пани Катержина, Михал, Анча, Яноушек, справлялись, где только могли, но никаких следов мальчика не обнаруживалось. И Стрнад со Стегликом, которых Гаек отдал в ученики мастеру Крчеку, а тот взялся обучить их столярному делу, расспрашивали о мальчиках по имени Вавржинек. Нашлось несколько Вавржинеков, или, как их переиначили в Вене, Лоренцов, но ни один из них не был Вавржинек Залесский из Есениц. Мадла стала думать, что его уже нет в живых, оплакивала его и каждый вечер, перебирая четки, которые ей дала тетка, молилась за упокой бедного Вавржинека.
Спальней Мадле служила крохотная каморка при кухне, куда сквозь маленькое окошко попадало немного света, но так мало, что даже в самый полдень в ней было темно. Там стояла не очень мягкая постель, возле нее стульчик и небольшой столик. За кроватью на вешалке висели платья Мадлы, а под вешалкой стоял ее сундук.
На столик Мадла ставила цветы в стаканчике. Она любила цветы, как любят их в деревне все девушки, выращивая их даже зимою в горшках. В Вене Мадла тоже покупала себе цветы, но они через несколько дней гибли в ее каморке, а держать их в кухне ей не разрешалось. Поэтому она через день покупала свежий букетик у маленькой девочки, которая всегда продавала цветы в пассаже[14] неподалеку от площади. Говорила она на языке, похожем на чешский, была очень бледная и худая. Однажды Мадла стала ее расспрашивать и узнала, что родители ее словаки, у них много детей, нищета страшная и живут они все вместе в небольшом подвале.