— Да не реви, неразумная старуха, ты меня не поняла, что ли? Или, ты думаешь, я не знаю твоего сердца? Но к чему эти бесконечные акафисты в честь той небольшой услуги, за которую ты меня давно отблагодарила? Мы из одного края, я тоже служила, знаю, почем фунт лиха и как дорого ласковое слово, когда человек одинок.
— Ах, конечно, вы знаете, почем фунт лиха, если б не знали, так не помогали бы тем девчонкам, которых привозит сюда на работу Гаек и которым вы как мать родная.
— То, что я для них делаю, не велика заслуга по сравнению с тем, что для них делает Гаек, и если бы я раньше не стирала на людей — ты ведь знаешь это, — у меня не было бы никаких знакомств и мне было бы трудно исполнять просьбы Гаека.
— Трудно вам было тогда — вы как раз взяли меня к себе после той болезни, я не могла еще ничего делать, а вы целыми ночами работали и кормили меня.
— Ну, замолчи, плакса, — прервала ее речь госпожа Катерина, но если б Анча стояла поближе к ней, она увидела бы слезы в глазах хозяйки.
— Да я молчу уж, молчу... А помните, как вы меня к себе взяли, а на другой день пришел господин Михал и принес вам материи на свадебное платье, а вы не хотели брать — очень уж, мол, барский вид, а потом в этом платье все-таки пошли под венец... А я вам приготовила завтрак и молилась за вас. Вы были красивая невеста, госпожа Катерина. Господин Михал, правда, немец, но все же хороший человек, а за вас душу отдаст.
— Ты права, у Михала добрейшая душа! Начало жизни у нас было довольно трудное, но господь бог нам помог.
— Когда двое стараются все наладить, да если они живут в ладу друг с другом, бог всегда благословит, тем более доброго человека. Бедно вы жили, когда господин Михал работал у Беранка, а вы ходили по домам стирать, и все же вы оказали такое благодеяние отцу Гаека. Ведь и сын еще помнит об этом!
— Бог ты мой, да это сделал бы любой его знакомый. Михал был с ним знаком, и когда Гаек-отец вдруг заболел, Михал привел его к нам — мы жили поблизости. Я ухаживала за ним, а Михал заботился о его конях и взял на свое попечение все его имущество. Мы боялись, что он у нас скончается. Но через неделю ему стало лучше. Он нам уже сотни раз успел отплатить за эту услугу. Ты сама знаешь, что молодой Гаек редко приезжает сюда с одним приветом от матери!
— Но он всегда говорит: это хозяюшке за ее хлопоты с детьми.
— Боже мой, какие там хлопоты! Я бы считала еще своей заслугой, если б могла устраивать так, чтобы каждая из этих девушек попала на хорошее место да осталась бы порядочной, но не могу же я по пятам за ними ходить.
— Да скорее устережешь мешок с блохами, чем таких девушек, если им вздумается вольничать, — сказала Анча. — А здесь, в этом содоме, бог ты мой, как только покажется на улице хорошенькая девушка, уж ее обхаживают, аки львы рыкающие, как бы, мол, ее проглотить. И на краю света, верно, не найдешь такой суеты, как здесь.
— Надо думать, что так бывает в каждом большом городе; сама знаешь: больше огня — больше дыма, больше людей — больше греха. Не видала ли ты сегодня Ленку? Сколько дней уж она не приходила, а она ведь всегда хоть на минутку забежит, если идет мимо.
— Ленку я видела только вчера; она сказала мне, что живет хорошо. Это порядочная девушка, но мне кажется, что ей нравится, когда на нее оглядываются те, с усиками. Вот Аничка — та совсем другая, мчится по улице, будто кто за ней гонится, ни на кого и не оглянется; тиха она и стыдлива, мне в ней нравится это. У Ленки же ветер в голове.
— Ладно, придется мне с нею поговорить. Жаль будет, если не удастся ее образумить.
— Сегодня у меня узнавали эти два ученика сапожника, когда приедет Гаек. Я спрашиваю, чего вы от него хотите? Но они не пожелали мне открыться; наконец сказали, что он обещал привезти им по новой рубашке, если они будут себя хорошо вести. Они, бедняжки, пооборвались совсем. Гаек приедет — вот им будет радость!
— Он добрый человек. Сроду никто не сделал для этих детей столько добра, сколько он. По дороге он их кормит и здесь всегда старается им найти место, навещает их, а тем, кто себя хорошо ведет, по мере сил помогает.
Тут в сенях раздались шаги.
— Это мой Яноушек! — пробормотала Анча, и лицо ее радостно засветилось. Госпожа Катерина встала и зажгла на столе приготовленную лампу. Боковая дверь распахнулась, и в комнату вбежал подросток, сын госпожи Катерины и питомец старой Анчи — живой, смуглый, черноволосый, в кожаном фартуке и весь в копоти.