— Здравствуйте, матушка, я кого-то вам привел! — весело крикнул он.
«Кого же это?» — хотела спросить госпожа Катерина, но в дверь уже входила Мадла и вслед за нею — Гаек.
— Мы о волке, а волк за гумном! — улыбнулась госпожа Катерина, протягивая руку возчику. — Добро пожаловать в Вену! А мы только что о вас вспоминали. Яноуш, подай стулья!
— Бросьте, бросьте, Яноушек, идите-ка умойтесь, вы такой черный, будто через дымоход лазили.
Яноушек убежал в кухню, Анча подала стулья.
— Ну, а как вы живете-можете, Анча? — спросил Гаек усаживаясь.
— Все в воле божьей; да я уж, милый, как пар над горшком.
— Ну, ну, не так еще дело плохо! — отозвался Гаек, но Анча, пожав плечами, бросила взгляд на Мадлу и ушла в кухню.
— Кого же это вы нам привезли? — спросила госпожа Катерина, усевшись и устремив взор на Мадленку, которую страшно поражало все, что она здесь видела и слышала.
— Да ведь вы знаете, хозяюшка, кого я к вам всегда привожу!
— Тоже на службу? Это, верно, ваша родственница?
— По Адаму мы брат и сестра, а вообще — только земляки, — пошутил Гаек, — а так как никто лучше вас, тетушка Катерина, не умеет помочь нашим землякам, то я всегда обращаюсь к вам с просьбой быть матерью землячкам.
— Дело не во мне, захотят ли они-то быть моими дочерьми! — усмехнулась госпожа Катерина.
— Конечно, без этого все ни к чему. Не было бы вас — и я не смог бы взять на себя эту заботу. Слишком уж это дорогой товар, чтобы я, приехав сюда, выгрузил его на улице и оставил на произвол судьбы. Мне бы совесть не позволила этого.
— Не хочу вас хвалить, Гаек, но если бы было побольше таких, как вы, добросовестных и любящих ближнего своего, — произнесла госпожа Катерина, положив свою полную руку на плечо Гаека.
— Доказательство тому, что они существуют, — вы сами, хозяюшка, — сказал Гаек.
— Ну, я не хочу продолжать, знаю, вы не любите, когда вас хвалят. Да кому нравится, когда о нем по свету трубят! Раздевайтесь же, барышня, или вы хотите еще куда-нибудь идти — верно, у вас тут есть знакомые?
— Нет никого, тетенька, — отвечала Мадлена.
— Ну, так вы все равно остановитесь у нас, как и другие, — об этом мы раз и навсегда уже договорились с Гаеком, и у нас для этого есть комната. Простите меня, люди добрые, я выйду на минутку, — извинилась госпожа Катерина и вышла из горницы. На ходу тело ее так и колыхалось.
Как только она отвернулась, Гаек устремил взгляд на Мадлу и пожал обе ее руки, сложенные на коленях.
— Мадленка, — промолвил он тихим, дрогнувшим голосом, — возьмите себя в руки, вы же видите, что тетушка Катерина — женщина приветливая, она будет вам сестрой, вы можете во всем положиться на нее. Поверьте, что я не привел бы вас сюда, если б не знал, что здесь живут хорошие люди.
— Ах, Гаек, чудится мне, будто весь мир падает на меня, мне прямо душно, — вздохнула Мадла, прижимая руку его к стесненной груди.
Как хотелось ему прижать девушку к сердцу и унести далеко за венские заставы из города, где он оставлял ее так неохотно, но он молчал; молчал, чтоб не выдать чувства, заполонившего всю его душу.
— Гаек, — стыдливо спросила девушка, — вы ведь придете завтра? — и глаза ее, влажные от слез, просительно взглянули на возчика.
— Приду, Мадленка, если бы мне даже грозила смерть, — шепнул Гаек.
Тут дверь отворилась, и в комнату ввалился господин Михал, плечистый, полный человек с широким веселым лицом.
— Здравствуй, брат, — по-немецки приветствовал он Гаека, дружески похлопывая его по плечу, но тут его взгляд упал на Мадлену. Щелкнув пальцами, он воскликнул:— Господи боже, до чего красивая девушка!
— Милейший немец, это чешка, тебе придется говорить с ней по-чешски, — сказал Гаек, видя, что приветствие хозяина привело Мадлу в смущение.
— По-чешски? Да я не умею! — пожал плечами Михал.
— Постыдился бы, тетушка Катерина пятнадцать лет тебя учит, а ты все еще не умеешь! — поддразнил его Гаек.
— Какое умеешь, у вас какая-то чертова речь, чтоб научиться, надо специальный язык заказывать.
— Послушайте его только! — вмешалась госпожа Катерина, входя в комнату и услыхав последние слова мужа. — У тебя, видишь, язык от чешской речи сломается, а мне-то, что ж, не пришлось разве свой язык ломать? Не стыдно ли вам — вы требуете, чтоб мы, женщины, учились ради вас говорить по-немецки, в то время как вы ради нас по-чешски научиться не желаете? Не будь мы такими глупенькими, и вы бы живо научились.
— Мы ваши господа, и вы должны все делать для нас! — воскликнул Михал, ударив себя в грудь.
— Господа-то, господа, а властвует тот, кто умнее, — улыбнулась госпожа Катерина, показав при этом на свою голову. Потом, положив руку на плечо мужа, добавила: — Милый Михалек, ты мне обязан тем, что мы понимаем друг друга. Если б мне было не все равно, как говорить — по-чешски или по-немецки, — трудно было бы нам с тобой столковаться.