— И все же мы сумели бы понять друг друга, Каченка, — засмеялся Михал. Затем, обратившись к Гаеку, он спросил, как зовут девушку. Узнав, что имя ее Мадлена, Михал не мог понять, что это за имя, пока госпожа Катерина не объяснила ему, что это то же самое, что и Лени.
— А, это другое дело; радуйтесь, что вас зовут не Кача: всякая Кача — злючка.
— Но если уж попадется среди них добрая, так уж такая добрее всех, — сказал Гаек, — а тебе, Михал, как раз такая и попалась.
— Что ж теперь поделаешь, придется оставить ее у себя, — пожал плечами Михал, но госпожа Катерина уже не слушала его, выйдя на кухню; пришла Анча накрывать стол для ужина, причем ей помогал Яноуш, уже чистенький, как стеклышко.
Мадла предложила свои услуги, но госпожа Катерина не позволила ей ничего делать, сказав:
— Вы еще наработаетесь, садитесь-ка лучше за стол рядом с вашим земляком.
— Раз хозяюшка так рассудила, значит, садитесь, — промолвил Гаек, подавая ей стул.
С давних пор было, заведено, что, приезжая в Вену, Гаек один вечер проводил у Михала; и на это не нужно было никаких приглашений. Мать Гаека почти каждый раз посылала с сыном гостинец для госпожи Катерины: сало, сыр и тому подобные вещи, которые в Вене считаются самым лучшим подарком.
К столу господин Михал ставил хорошее вино, а госпожа Катерина готовила одно или два блюда, особо любимых Гаеком, и все с радостью весь месяц ждали этого вечера. Анча всегда сидела вместе со всеми за столом по деревенскому обычаю, согласно которому хозяин ел из одной миски с батраками.
Как и всегда, на этот раз за столом не было изысканных блюд: только яичница, тушеная говядина, масло, сыр и вино, но все вкусно приготовленное.
— Потчевать вас не буду, кушайте, кто что хочет, но зато вволю! — сказала госпожа Катерина, когда все было на столе, и опустилась в свое мягкое кресло.
— Так-то лучше всего, — отвечал Гаек.
Все с удовольствием принялись за еду, кроме Мадлы, сердце которой будто сжимало клещами. Кусок застревал у нее в горле. Анча украдкой перекладывала лучшие куски со своей тарелки Яноушеку, точно ее собственный желудок не был даже достоин вкусного кусочка.
— Отведайте же, Мадленка, этого маслица, — предлагала хозяйка. — Оно приправлено пряностями, и у него совсем особый вкус. Это мне матушка Гаека такой «привет с маслом» посылает, как выражается наш Гаек...
— Я знаю, что вам здесь эти продукты очень кстати, а у нас их вдоволь. Да и мне самому, когда я приезжаю домой, больше всего нравится домашний хлеб и свежее сало, — сказал Гаек.
— А что же было бы, если вдобавок все это тебе приготовила красивая женушка, а? — улыбнулся Михал.
Гаек вспыхнул и был доволен, что Мадла не понимает по-немецки. А Мадла и в самом деле не обратила внимания на эти слова и, беря себе кусочек масла, проговорила:
— У нас в деревне очень берегут масло. Оно идет целиком на продажу — больше всего в Плес.
— У нас в горах, — отозвался Гаек, — люди живут тоже очень бережливо, и часто приходится урывать от себя кусок, чтобы продать его. Масло, яйца продают по большей части в ближних городах, а там все это скупают пражские торговцы маслом. У бедных же людей хватает только на похлебку, сухую картошку да иногда на что-нибудь мучное. Даже наши богатеи едят не так, как могли бы есть за те же деньги. Они и не верят этому. Как наши прапрабабки варили, так и сейчас варят наши женщины, а чтобы как получше приготовить — об этом и речи нет. Одни и те же кушанья переходят из поколения в поколение, и долго еще, вероятно, так будет.
— Господи, у нас в деревне все было точно так же, — сказала Анча. — Мясо — только в светлое воскресенье, да и то не у всякого, а лишь у зажиточных. Бедняк был рад и снятому молоку. Коровушек, извините, было у богатых по две, по три, бедные семьи кормились от одной, да еще надо было продать хоть сколько-нибудь масла. Да, вдоволь мы там хлебнули горя, но все же мне хотелось бы еще разок побывать дома. Знаете ли вы, госпожа Катерина, что я ушла оттуда вот уже больше двадцати лет тому назад?
— Годы бегут, как вода; я тоже вот уже двадцать лет в Вене, а когда я провела здесь первый день, то думала, что если не вернусь домой через неделю, то умру здесь с тоски. Человек привыкает ко всему, — отвечала госпожа Катерина.
— Откуда вы родом, Анча? — спросил Гаек.
— Оттуда же, откуда и госпожа Катерина: из Блинкова за Прахатицами. Я Едличкова, но мы не знали друг друга, пока случайно не встретились здесь в одном доме, где я служила, и не разговорились. Это был перст божий, потому что вскоре после этого я заболела, и госпожа Катерина...