— Ну, дитя мое, я надеюсь, что вы будете мной довольны, а я вами, — очень приветливо отвечала хозяйка. Катерина знала, что Мадла сделает все для того, чтобы угодить своей госпоже, и оставила девушку на новом месте совершенно спокойно. Но Мадла очень быстро узнала, что не все то золото, что блестит. Под внешней воспитанностью, любезностью и чувствительностью часто скрываются величайшая грубость, жестокость и душевная пустота. Так было и с той барыней, у которой пришлось служить Мадле.
В обществе, при чужих, не было более мягкосердечной, более милой дамы, но в домашней обстановке она была другой.
Мадла скоро почувствовала разочарование. Обычная служанка была бы довольна — еды было достаточно, и работы в меру, плата приличная; но чувствительная Мадла предпочла бы больше работать и меньше есть, но служить у обходительной и доброй хозяйки. А эта хозяйка не была обходительной. В первый же день девушке пришлось услышать столько брани и проклятий, что у нее волосы дыбом встали. Такой брани она сроду не слыхала в своей деревне; так и общинный пастух не ругал непокорную скотину, как ругалась барыня. Другая служанка, впрочем, непременно за глаза, высмеяла бы хозяйку, а Мадле было не по себе, но она молчала. Привыкнув дома напевать за работой, она попробовала несколько раз затянуть свою любимую «Ах, нет его, нету» — отчасти, чтобы облегчить душу, отчасти, чтоб работа спорилась. Раз как-то хозяин услыхал ее и сказал супруге:
— У нас еще не было такой веселой служанки, такой хорошенькой и порядочной — обращайся с ней получше!
Но тут бедному хозяину досталось от жены на орехи! С той поры Мадле стало еще труднее. Когда она раз снова запела, прибежала хозяйская дочурка передать, чтобы Мадла не голосила, потому что мама этого не любит. Мадла вспыхнула, слезы выступили у нее на глазах, и она смолкла, как жаворонок на морозе. А ведь она певала такие прекрасные песни, и голос у нее был как колокольчик — ах, Гаек слушал бы ее целый день напролет!
У хозяйки все было под замком, и все продукты она выдавала по мере надобности — даже хлеб, что казалось Мадле особенно странным. Уходя куда-нибудь, хозяйка запирала все шкафы, а ключи от комнат брала с собой. И Мадленка вспоминала, как дома вся деревня уходила в поле, заперев хаты со всем добром на одну только щеколду. И никогда ничего не пропадало! Такое недоверие очень ее мучило; обидно было, когда хозяйка заявляла, что того или иного принесено с рынка слишком мало или что не хватает сдачи. Это глубоко задевало Мадлу, и она, конечно, всегда защищалась, но барыня не переставала настаивать на своем. Однажды, когда она снова мучила Мадлену, а та защищалась, хозяйка насмешливо сказала:
— Да что ты отпираешься, ты же чешка, а чех любой гвоздик вобьет!
— Да только вытаскивают его другие! — отрезала другая служанка, тоже чешка, грубая, простая, которую все же задели слова хозяйки. Барыня передернулась, будто ее шершень ужалил, и, обернувшись к служанке, закатила ей пощечину.
— Ах, ты меня бить, ну, погоди, я тебе покажу чешку! — закричала служанка, горластая, крупная женщина, и, бросившись к хозяйке, хотела ей отплатить тем же. Мадла кинулась между ними и заслонила хозяйку. Та, не в силах вымолвить ни слова, только шипела.
— Счастье твое, змея, что Мадла тебя загородила, а то я показала бы тебе, чтоб в другой раз ты никого не трогала да радовалась, что у тебя служит честная чешка!
И, даже не кончив работы, служанка собрала свое платье, показала хозяйке, что не взяла ничего из ее вещей, связала свои пожитки в узелок и, перекинув его через плечо, сказала:
— Тут мне должны еще за месяц работы, но я ничего не хочу от тебя брать; помолись на эти деньги, чтоб господь бог тебе грехи отпустил — у тебя их много на совести.
Барыня кричала, что она будет жаловаться, что служанка не смеет уходить, но та отстранила хозяйку, попрощалась с Мадлой и вышла за дверь, заявив, что пойдет лучше кирпичи обжигать, чем служить у такой ведьмы.