Макс, улыбаясь, повесил трубку и пошел в ванную переодеваться. Еще в школе Чарльз лучше всех умел поднять настроение. Выглянув в окно, Макс увидел, что дождь прекратился. Хандру как рукой сняло; спускаясь по лестнице, Макс заметил, что насвистывает что-то веселенькое.
В вестибюле он подошел к своему почтовому ящику. Ничего особенного, счета с последними предупреждениями, рекламные проспекты и пара приглашений на званый ужин — их посылают всем лондонским холостякам. Однако среди обычной дребедени обнаружился загадочного вида конверт с французской маркой. В верхнем левом углу — маленькое стилизованное изображение богини правосудия, под ней адрес отправителя: "Cabinet Auzet, Notaires, Rue de Remparts, 84903 St. -Pons"[4]. Макс начал вскрывать письмо, но передумал: оно отвлечет его от ужасов подземки. Он сунул письмо в карман, все остальное затолкал обратно в ящик и направился к станции метро "Саут-Кенсингтон".
ГЛАВА 2
Поезд отошел от платформы и с грохотом помчался в сторону Ноттинг-хилл. Стоя в битком набитом вагоне, Макс заново открывал для себя прелести общественного транспорта. Почти все окружающие, словно повинуясь неким племенным обычаям, прошли через ритуальный пирсинг. Ноздри, брови, губы, уши, даже несколько мертвенно-бледных и тем не менее выставленных на обозрение пупков — все было проткнуто и чем-нибудь украшено. Остальные видимые части тела, не подвергшиеся пирсингу, покрыты татуировкой. Немногочисленные пассажиры постарше и поконсервативней, без блестящих камешков в ноздрях или висюлек в ушах, выглядели как реликты древнейшей эпохи, когда человечество еще не знало украшений. Уткнувшись в книги и газеты, они старались не встречаться взглядом с представителями нового, пышно декорированного поколения, обступавшими их со всех сторон.
Макс протиснулся в угол и вытянул из кармана письмо. Прочел сухие официальные фразы раз, другой... Полузабытый французский постепенно стал проясняться, оживать. Вникая в текст, Макс едва не проехал нужную остановку; все еще погруженный в свои мысли, он нашел ресторан и толкнул входную дверь из толстого матового стекла.
Его как волной окатил шум и гам, типичный для модного заведения в разгар вечера. Длинный, с низким потолком зал, голые стены, непокрытые столы и невероятная акустика; казалось, работает гигантский усилитель, в полном соответствии с распространенной теорией, согласно которой избыток — лучшая приправа к еде. В подобных заведениях романтически настроенному человеку приходится орать всякие милые глупости прямо в ушко своей спутнице. Но это определенно придавало особую прелесть новому ресторану — все столики были заняты.
Покачивая бедрами, к Максу подплыла гибкая молодая женщина, туго обтянутая платьем из чего-то вроде черной пленки.
— У вас заказан столик? — вздернув брови и играя ресницами, спросила она.
— У меня тут встреча с мистером Уиллисом.
— Ах, с Чарли. Ну конечно. Позвольте, я вас провожу.
— Да хоть на край земли, — отозвался Макс.
Красотка хихикнула и, вся извиваясь, победно зашагала впереди; так ходят лишь модели по подиуму и ресторанные администраторши. Остальным грозит вывих бедренного сустава.
Чарли сидел за угловым столиком, в ведерке со льдом красовалась бутылка. Увидев Макса, он широко улыбнулся:
— Я вижу, ты уже познакомился с очаровательной Моникой. Редкая штучка, скажи? Единственная из известных мне девушек, которая даже в теннис играет на каблуках.
Моника одарила их улыбкой и, грациозно покачиваясь, зашагала назад — встречать гостей. Макс глянул на сияющее румяное лицо друга. Миляга Чарли. Красавцем его не назовешь: толстоват, одет небрежно, волосы вечно растрепаны, но шарма — бездна; блестящие карие глаза и неиссякаемое женолюбие делают его совершенно неотразимым. До сих пор ему удавалось, хоть и не без труда, избежать брачных уз. Максу повезло меньше.
Несколько лет назад Макс женился на Аннабел, сестре Чарли. Это была ошибка. Семейная жизнь сразу не заладилась, и все кончилось плохо. К большому возмущению Чарли, Аннабел сбежала с каким-то кинорежиссером в Лос-Анджелес и теперь живет в Малибу, на океанском побережье, в деревянной хижине стоимостью четыре миллиона долларов. Когда Чарли виделся с сестрой последний раз, она, в погоне за вечной молодостью, уже сделала себе инъекции ботокса и занялась силовой йогой. "Совсем сбрендила, — объявил Чарли Максу. — Я всегда терпеть ее не мог. Считай, тебе крупно подфартило". В общем, их с Чарли дружба пережила неудачный брак Макса, а может быть, стала даже крепче прежнего.
— Ну а теперь слушай, — начал Чарли, разливая шампанское. — Зарплату мне увеличили вдвое, выдали "мерседес", пакет акций, положенный полноправному компаньону, и сказали: "Твое блестящее будущее в твоих руках". Так что сегодня угощаю я. — Он поднял бокал: — За цены на лондонскую недвижимость! Будем надеяться, они продолжат стремительный рост.
— Поздравляю, Чарли. Тебе, шельмец, крупно повезло.
Макс потягивал шампанское, глядя, как со дна бокала, кружась, взмывают пузырьки. Шампанское всегда сопутствует удаче, думал он. Напиток оптимистов.
Склонив голову набок, Чарли наблюдал за другом:
— Тот еще выдался денек, говоришь. И что же случилось? Неужто не с кого активы содрать?
Макс рассказал про обед с Эймисом, про унизительную сцену с ключами от машины и про громил-охранников, торчавших возле его рабочего стола.
— Короче, все хуже некуда: ни премии, ни работы, ни машины. Правда, потом пришло вот что.
Он подтолкнул письмо поближе к Чарли. Тот взглянул и уныло покачал головой:
— Я пас, старина. Моего французского на это никак не хватит. Придется тебе перевести.
— Помнишь, когда мы еще в школе учились, родители отправляли меня на лето во Францию? У дяди Генри, брата отца, там было именьице, примерно в часе езды от Авиньона. Большой, старый, окруженный виноградниками дом, недалеко от маленькой деревушки. Мы с дядей Генри частенько играли в теннис, в шахматы, а вечерами он поил меня вином пополам с водой — в голову все равно ударяло — и учил жить. Старик был что надо. — Макс отхлебнул шампанского. — Не виделся с ним лет сто. А теперь вот жалею, две недели назад он умер.
Чарли пробурчал слова соболезнования и долил Максу шампанского.
— Он, между прочим, так и не женился, и детей не завел. — Макс взял письмо со стола. — Согласно его завещанию, я, похоже, единственный пока живой родственник. И вроде бы все свое имущество он оставил мне — дом, участок земли, двадцать гектаров, мебель и прочее.
— Господи! — воскликнул Чарли. — Двадцать гектаров — это больше сорока акров, верно? Слушай, это же настоящее поместье. Загородный дворец.
— Замка я что-то не припомню, но дом точно большой.
— И виноград, говоришь, растет?
— Не то слово. Кругом сплошной виноград.
— Отлично. Это надо отметить как следует, — объявил Чарли. Он поднял руку и принялся размашисто ею крутить, подзывая официанта с картой вин. — Как ты знаешь, винишко я любил всегда, — обернулся он к Максу. — А теперь решил подойти к делу серьезно: завожу настоящий винный погреб. По вечерам хожу на курсы дегустаторов. Жутко увлекательное оказалось занятие. А, вот и вы, — обратился Чарли к подошедшему сомелье. — Мы тут кое-что отмечаем. Мой друг только что унаследовал загородный дворец и виноградник во Франции. Нам бы что-нибудь подходящее для такого счастливого случая, скажем, домашнего винца. — Спохватившись, он погрозил сомелье пальцем: — Домашнего, но сделанного в Бордо, ясно? Классическое красное. Все эти новинки из Нового Света не пойдут.