Мысленно представлялось, что Светлана Викторовна стоит с той стороны двери, разглядывая меня в глазок и затаив дыхание, решает впускать меня в дом или нет. И от этого стало неожиданно грустно.
Возможно, всё было не так, или же она всё-таки решилась, но дверь открылась, и мы с мамой упрямо уставились друг на друга. Она совсем не изменилась, всё такая же прямая, строгая, элегантная. Её возраст уже давно подходил к пятидесяти, но внешне она даже до сорока не дотягивала. Красивая. Правда, во многом эта красота отдавала холодом и сдержанностью, но на душе у меня всё равно потеплело, несмотря на то, что мама смотрела жёстко и скорее возмущённо, чем удивлённо.
Не зная, что говорить, я просто приветственно помахала рукой. А мама молча отошла в сторону, пропуская меня в дом.
Здесь мало, что изменилось. Чисто, ухожено… почти идеально. Разве что следы проживания отца появились — обувь в коридоре, верхняя одежда на вешалке, зубная щётка и станок в ванной, совместные фотографии на стенах… Мои, кстати, весели всё на тех же местах.
Я зачем-то брожу по квартире, а мама стоит в коридоре, скрестив руки на груди, сказать нам пока что друг другу нечего. Изнутри гложет желание найти следы прежней себя, и мне почти удаётся поймать за хвост свои мысли и желания, но ведь они не в стенах, а где-то во мне. А ещё есть моя комната, в которую я так и не решаюсь войти, опасаясь встречи с десятком безжизненных кукольных взглядов.
Сломалась я в гостиной. Оно всё ещё прекрасно. Блестящие лакированные бока, светлое дерево, плавные линии. Моё фортепьяно. Жадно сглотнула, села на диван и разрыдалась. Абсолютно неожиданно, пугая саму себя, но будучи не в состоянии хоть как-то это контролировать.
Просто сидела на диване, подперев голову руками и упираясь локтями в колени, смотрела в одну точку на преданное когда-то мною фортепьяно, и пускала бесконечные потоки жгучих слёз.
А потом знакомые мамины руки, прижали меня к её груди, и я окончательно выпала из этой реальности, повторяя лишь одно: «Мамочка, я столько всего натворила».
Успокаивалась долго, не сразу поняв, что слезы на моём лице не только мои. Мы всё ещё молчали, лишь мои бессвязные шептания разбавляли тишину дома.
Кажется, за последний месяц я рыдала больше, чем за предыдущие пару лет. Оставалось только надеяться, что вместе с этой мокротой выходит вся моя дурь.
Мама сходила на кухню и принесла нам обжигающего чаю, сухо велев:
— Пей.
Чай был вкусным и имел вкус детства. Липы, мёда и чего-то мятного. Я пила судорожно, обжигая горло, язык и нёбо, но как не странно, помогало. Мне понадобилось три кружки, чтобы окончательно прийти в себя. Мама всё это время сидела рядом, сдержанно поглаживая меня по голове. Я даже не сразу сообразила, что она прикоснулась к моим фиолетовым волосам. Я долго искала в её взгляде признаки отвращения, но там лишь сдержанность и еле проскальзываемое беспокойство.
Нет, определённо точно пора завязывать с рыданиями, я себя после них такой опустошённой чувствую, сразу ласки и тепла хочется, чтобы заполнить образовавшиеся дыры.
Удостоверившись, что дочь пришла в себя, Светлана Викторовна унесла кружки, и, вернувшись в гостиную, кивнула головой, разрешая:
— Рассказывай.
Можно было начать про Олега, про все мои метания и приключения, но разве сейчас это имело хоть какое-то значение?
— Я влюбилась…
Рассказ был сбивчив, ни стройности, ни логичности, ни красоты повествования. Одни лишь эмоции и тихие охи и ахи по Чернову. Мама внимательно слушала меня, лишь иногда задавая вопросы на уточнение, видимо, в те моменты, когда я уж совсем начинала нести сумятицу.
Рассказ окончился, и я вместе с ним, даже с дивана на пол сползла, не в силах больше спину прямо держать.
Мама ждала, а я кусала губы, не решаясь на свой главный вопрос. Мне вообще неожиданно спокойно оказалось. Безумно хотелось спросить что-то правильное, глубокое, взрослое и осмысленное, но из меня полился мой подростково-обиженный лепет.
— Мама, как ты отца столько лет ждала? Как ты могла его с кем-то делить? — я пыталась быть сдержанной, но получилось всё равно обвиняюще.
— У меня была ты, — просто ответила она.
— Как гарант того, что он будет рядом? — выпустила я свои первые колючки.
— Нет, — проигнорировала мой выпад. — Как любимый ребёнок, которого надо было растить и воспитывать.
Я с недоверием посмотрела на неё, звучало красиво, а вот сути я понять никак не могла.