Он встал и подошел к столу, глядя на папку. Ее реакция вывела его из равновесия.
— Лина, нам нужно поговорить об этом. То, что здесь…
— Знаю. Ужасные вещи. Ты ведешь себя как русские. «Посмотрите этот фильм. Видите, какие вы страшные, весь ваш народ. Вот, что вы делали во время войны». Больше я смотреть не хочу. Война кончилась.
— Это не война. Почитай. Они морили людей голодом, наблюдали, как они умирают. Это не война, это нечто другое.
— Прекрати, — сказала она, заткнув уши. — Я не хочу этого слышать. Эмиль этим не занимался.
— Занимался, Лина, — сказал он тихо. — Занимался.
— Откуда ты знаешь? Из этих документов? Откуда ты знаешь, что ему приказывали делать? Что он вынужден был делать? Посмотри на Ренату.
— Ты считаешь, это одно и то же? Еврейка в бегах? Они бы убили…
— Я не знаю. И ты не знаешь. Он тоже должен был защищать свою семью — все могло случиться. Они забирали семьи. Может, чтобы защитить меня и Петера…
— Ты ведь не веришь в это, правда? Почитай. — Он резко открыл папку. — Читай. Он не защищал тебя.
Она опустила глаза.
— Ты хочешь, чтобы я возненавидела его. Тебе не достаточно, что я с тобой? Ты хочешь, чтобы я его еще и возненавидела? Не получится. Он — моя семья, то, что от нее осталось. Он — это все, что осталось.
— Почитай, — спокойно сказал Джейк. — Тут не о нас.
— Не о нас?
— Нет. Об одном парне с Бургштрассе, у которого все руки в крови. Я даже не знаю, кто он вообще. Но не тот, кого я знал.
— Тогда дай ему возможность рассказать тебе. Пусть он все объяснит. Ты обязан предоставить ему эту возможность.
— Обязан? По мне, пусть он там сгниет на Бургштрассе. Они его охотно приютят.
Он увидел, как у нее окаменело лицо, и, обозлившись на себя, что разозлился, выскочил из комнаты в ванную, хлопнув дверью. Плеснув в лицо водой, он прополоскал рот. Во рту было кисло. Не лучше и его настроение. Не из-за их отношений, если не считать ее защитную реакцию. Его угнетали оправдания — то, что в Берлине говорили все, теперь даже она. Две линии в картах. Никуда не делись, даже после этих документов.
Когда он вернулся, она стояла, уставившись взглядом в пол, там же, где он ее и оставил.
— Извини, — сказал он.
Она молча кивнула, затем повернулась, налила кофе и поставила его на стол.
— Садись, — сказала она, — кофе остынет. — Жест хаусфрау, сигнал того, что все прошло.
Но когда он сел, она продолжала стоять у стола, лицо тревожное.
— Мы не можем оставить его там, — сказала она тихо.
— Ты думаешь, ему будет лучше в союзнической тюрьме? Ведь именно это и имеется в виду, понимаешь? Его за это отдадут под суд. — Он положил руку на папку.
— Я его там не оставлю. Тебе не надо ничего делать. Я сама. Передай своему другу Шефферу, — решительно сказала она.
Он взглянул на нее:
— Я только хочу знать одну вещь.
Она встретилась с ним взглядом.
— Я выбираю тебя, — сказала она.
— Не об этом. Не о нас. Просто я хочу знать. Ты веришь тому, что здесь написано? Чем он занимался?
— Да, — кивнув, еле слышно сказала она.
Он резким движением открыл папку, перевернул страницы и показал на одну из таблиц.
— Вот как долго…
— Не надо.
— Шестьдесят дней, плюс-минус. — Он уже не мог остановиться. — Это показатели смертности. Ты по-прежнему хочешь его вызволить?
Он поднял взгляд и увидел, что ее глаза, полные слез, молча и умоляюще смотрят на него.
— Мы не можем оставить его там. С ними, — сказала она.
Он снова посмотрел на страницу с такими неприятными цифрами и отшвырнул ее в сторону. Две линии.
Почти все утро они избегали друг друга, боясь начать снова. Она ухаживала за Эрихом, а он дорабатывал оставшуюся часть заметок о Ренате для Рона. Материал предназначался для всех, но его статья по крайней мере будет готова к отсылке первой. В полдень появился Розен и осмотрел мальчика.
— Все дело в питании, — сказал он. — А так он здоров.
Джейк обрадовался перерыву, собрал бумаги, торопясь уехать, но, к его удивлению, Лина настояла на том, что поедет вместе с ним, и оставила Эриха с одной из девушек Дэнни.
— Я должен сначала съездить в пресс-центр, — сказал он. — А потом мы можем поехать к Фляйшману.
— Нет, не к Фляйшману, — ответила она, — в другое место, — и больше ничего не сказала, поэтому они ехали молча, устав от разговоров.
В пресс-центре после Потсдамского оживления было тихо, только игроки в покер по-прежнему резались в карты. Джейк быстро передал заметки и на выходе захватил в баре две бутылки пива.