— Послушай, Эмиль…
— Не объясняй. Лина мне все рассказала. Думаю, в Германии сейчас такое сплошь и рядом. Об этом то и дело слышишь. Женщина остается одна, муж, наверное, убит. А тут старый друг. Еда. Кого тут винить, некого. Нужно как-то жить…
Это она ему так рассказала, или он просто хотел в это верить?
— Она тут не за пайки, — сказал Джейк.
Эмиль пристально посмотрел на него, потом отвернулся и присел на ручку кресла, все еще вертя в руках очки.
— И что теперь? Что собираешься делать?
— С тобой? Пока не знаю.
— Отправишь меня обратно в Крансберг?
— Нет, пока не узнаю, кто тебя оттуда вытащил. Они снова могут попытаться это сделать.
— Так что, я здесь в плену?
— Могло быть и хуже. Ты мог оказаться в Москве.
— С тобой? С Линой? Я не могу здесь оставаться.
— Тебя схватят, как только ты появишься на улице.
— Нет, если я буду у американцев. Ты что, своим не доверяешь?
— В твоем случае нет. Ты им доверился, и где оказался?
— Да, я доверился им. Откуда мне было знать? Он был полон сочувствия. И собирался отвезти меня к ней. В Берлин.
— Где ты бы забрал некоторые документы. И на этот раз тебя послал тоже фон Браун?
Эмиль, колеблясь, посмотрел на него, затем покачал головой:
— Он считал, что они уничтожены.
— Но ты-то так не считал.
— Я тоже так думал. Но мой отец — с ним я не мог быть уверен. И, конечно, оказался прав. Он отдал их тебе.
— Нет. Он мне ничего никогда не отдавал. Я забрал их. Он защищал тебя до последнего. Бог знает почему.
Эмиль смущенно уставился взглядом в пол:
— А какая разница.
— Для него есть разница.
Эмиль секунду обдумывал это, затем сказал:
— Как бы там ни было, они у тебя.
— Но у Талли их не было. А теперь скажи, что все это значит? Ты говоришь ему о документах, а потом ни слова о том, где они.
Первый намек на улыбку со странным оттенком высокомерия:
— Мне и не надо было. Он считал, что знает, где они. Он сказал, я знаю, где они, все архивы, где американцы их держат. Он собирался помочь, ты можешь представить себе такое? Он сказал, к ним допустят только американца. Ну я и не стал его разочаровывать. Он собирался достать их для меня, — сказал он, качая головой.
— По доброте душевной? — Точно, любил получать плату дважды.
— Конечно, за деньги. Я согласился. Я знал, что их там нет. — Мне бы платить не пришлось. А раз уж он мог меня вывезти… Так что тут я схитрил. А потом он передал меня русским.
— Ну и парочка. Зачем ты вообще ему рассказал?
— Я никогда не умел пить. Это было… ну, от отчаяния. Как еще объяснить? Все эти недели, ожидание, почему они не отправляют нас в Америку? Затем до нас дошли слухи о судах, о том, что американцы всюду ищут нацистов, и я подумал, что мы отсюда никогда не выберемся, они не собираются нас отправлять. Может, я и сказал что-то вроде этого — что американцы и нас запишут в нацисты, потому что в войну нам пришлось выполнять определенные вещи, и как теперь все это будет выглядеть? Есть документы, в которых отражено все, что мы делали. Какие документы? СС, сказал я, они сохранили все. Не знаю, может, я и был немного пьян и наговорил лишнего. А он сказал, что этим, охотой за нацистами, занимаются только евреи — американцам мы нужны. Для продолжения работы. Он понимал, насколько это важно. — Его голос наконец окреп, стал уверенным. — И знаешь, верно. Остановиться сейчас — это…
Джейк поставил кружку на стол и взял сигарету.
— А затем вы отправились в Берлин. Расскажи, как удалось это устроить?
— Очередной допрос? — раздраженно спросил Эмиль.
— Время у тебя есть. Садись. И ничего не пропусти.
Эмиль снова опустился на подлокотник, потирая виски, как будто пытаясь привести в порядок память. Но история, которую он рассказал, была Джейку уже известна, ничего неожиданного в ней не оказалось. Никаких других американцев — секрет партнера Талли Сикорский унес с собой. Только несколько новых деталей пересечения границы. Охрана явно была любезной.
— Даже тогда я не знал, — сказал Эмиль. — Пока не добрался до Берлина. И только там понял, что для меня все кончено.
— Но не для Талли, — размышляя вслух, сказал Джейк. — Теперь у него появились другие дела благодаря твоей болтовне. Там крылись огромные возможности. Кстати, а остальные в Крансберге знали об этом?
— Моя группа? Конечно нет. Они бы не… — Занервничав, он замолчал.
— Что? Не оказались бы такими понимающими, как Талли? Для них это стало бы сплошной головной болью, не так ли? Пришлось бы много чего объяснять.