— Он всего лишь занимался расчетами.
— Ты не видела лагеря.
— Я знаю, что ты там видел.
— А чего я не увидел? Сначала даже не обратил внимания, сразу всего не заметишь, это было так… Я не обратил внимания.
— На что?
— Там не было детей. Ни одного. Дети не могут работать, так что они должны были исчезать первыми. Их убивали сразу же. Вот такого. — Он показал на Эриха. — Такого ребенка. Они бы убили его. Вот какие там были расчеты. Как убить Эриха.
Она посмотрела на диван, положила, не прикуривая, сигарету, сложила руки на груди и опять ушла в себя.
— Лина… — начал он.
— Хорошо, — сказала она, высвободила из-под себя ноги и встала, заканчивая разговор.
Подошла к дивану, склонилась над малышом, поправила простыню, осторожно подоткнула ее, постояла, наблюдая, как он спит.
— Я стала такой же, как и все остальные, да? — наконец произнесла она, стараясь говорить тихо. — Как фрау Дзурис. Страдала только она. И я такая же. Сижу Здесь и переживаю из-за своих проблем. — Она повернулась к нему. — Когда нас заставляли смотреть эти фильмы, знаешь, что я делала? Я отворачивалась.
Джейк взглянул на нее. Его собственная первая реакция. Костлявая рука тянет его назад, заставляя смотреть.
— А потом люди успокоились, и тут началось. «Как могли русские заставлять нас смотреть это? Разве они лучше? Вспомните бомбардировки, сколько мы претерпели». Делали все, чтобы выкинуть это из головы. И я вела себя так же. Я тоже не хотела видеть. И вот оно — на твоем диване.
Джейк молча наблюдал, как она прошла к креслу, потирая рукой затылок.
— Ты слишком многого хочешь от нас, — сказала она. — Жить с этим. Все убийцы.
— Я никогда не говорил…
— Конечно, только некоторые из нас. А кто именно? Ты хочешь, чтобы я обратилась к своему мужу. «Это был ты?» К сыну фрау Дзурис? Может, к своему брату? «Ты был одним из них?» Как я могу спрашивать? Может, он и был. Поэтому я такая же, как все. Знаю и не знаю.
— За исключением данного случая, когда знаешь.
Она опустила глаза:
— Он все еще что-то значит для меня.
Джейк встал, подошел к столу, покопался в бумагах и вытащил папку.
— Прочти это снова, — сказал он, протягивая ей досье. — Потом скажи мне, сколько. А я пока прогуляюсь.
— Не уходи. — Она перевела глаза на папку. — Видишь, как он стоит между нами.
— Ну так не ставь его туда.
— Ты хочешь слишком многого, — снова сказала она. — Мы перед ним в долгу.
— И расплатились за это в «Адлоне». Мы в долгу перед ним, — сказал он, кивнув в сторону дивана.
Она присела на широкую ручку кресла:
— Да, и как ты заплатишь? Что ты для него сделаешь? Представь его жизнь в Германии. Ребенок Ренаты.
— Никто не узнает.
— Кто-нибудь да узнает. Ты его от этого не убережешь. — Она согнулась и уставилась на свои голые ноги.
— Ты хочешь оставить его у себя, — сказал он.
Она покачала головой:
— Немецкая мать? Однажды он посмотрит на меня: «Ты была одной из них?» Нет, у него должна быть еврейская семья. Она за это заплатила.
— Тогда найдем такую.
— Вот так просто. Ты думаешь, их много осталось?
— Я поговорю с Берни. Может, он знает кого-нибудь.
— У тебя на все есть ответ, — сказала она, слегка вздохнув. Встала и заходила по комнате, как по клетке, сложив руки на груди. — Тебе все так легко.
— Кроме тебя. Особенно сегодня. В чем дело, Лина? — спросил он, глядя ей в спину, стараясь угадать ее настроение, непостоянное, как ртуть.
— Не знаю. — Сделав еще шаг, она остановилась лицом к двери в спальню. — Именно я хотела, чтобы он оказался здесь. Все, что угодно, только не к русским, думала я. И вот он здесь — что теперь? Я злюсь на него. Потом на тебя. Слушаю тебя и думаю, а ведь ты прав — а я не хочу, чтобы ты был прав. Может, и это касается только меня. Вот такая путаница. — Она помолчала. — Мне не хочется, чтобы ты оказался прав насчет него.
— Я не могу заставить документы исчезнуть, — сказал спокойно Джейк.
— Знаю, — сказала она, потирая рукав. — Знаю. Но пусть это сделает кто-то другой, не ты… — Она прикусила нижнюю губу.
— Ты именно этого хочешь?
Откинув голову, она посмотрела на потолок, ища на штукатурке ответ.
— Я? Чего я хочу? Я тут думала, как бы все сложилось, если бы ничего этого не произошло? — Она опустила голову, глядя мимо него, голос ее снова стал постепенно отдаляться. — Чего я хочу? Сказать тебе об этом? Я хочу остаться в Берлине. Это мой дом — даже в таком виде. Хочу работать, может, с Фляйшманом — я ему нужна, ему надо помочь. А потом я буду приходить домой и готовить. Ты знал, что я умею готовить? Моя мама говорила: вот то, что всегда оценит мужчина. — Она внимательно посмотрела Джейку в глаза. — Мы будем ужинать, разговаривать. А иногда — выходить в свет. Разоденемся и пойдем куда-нибудь вместе. На какой-нибудь званый вечер, это будет чудесно, я повернусь, а ты на меня посмотришь, как смотрел тогда в пресс-клубе. Но об этом буду знать только я. Вот и все. Миллионы людей живут так. Обычной жизнью. На такую жизнь ты способен?