Затем взору открылись поля; плоское жнивье тускло желтело в сумерках. Мелькали крашенные известью столбики — сотни, тысячи однообразно белых столбиков, будто какое-то карликовое племя выстроилось с обеих сторон шоссе.
Беспечно сидя за рулем полуторки, Яшка высунул локоть наружу и напевал, перевирая слова известной песенки:
Впрочем, его беспечность была только внешней, кажущейся, напускной. Яшка следил за дорогой и думал о том, как устроить, чтобы его не разлучили с Надей. Они должны попасть в один колхоз, чего бы это ему ни стоило. Ведь, по правде говоря, он потому только и вызвался ехать на уборочную, что уезжала Надя. А она сама просила, чтобы ее послали на село. Это Яшка теперь знал точно. К тому же он был уверен, что история с подменой машин, которую затевал Касаткин, всплыла наружу благодаря ей. Что ни говори, а у Яшки есть нюх. Его не проведешь!.. А факты? Пожалуйста, фактов сколько угодно. Начать хотя бы с того, как сегодня завгар хмуро проводил Надю. Это что-нибудь да значит!
И Яшка невольно подумал: «Молодец, Надюша! Перехитрила Касаткина. Чисто сработано, ничего не скажешь!»
Включив фары, Яшка блаженно затянулся папиросой.
Он не заметил, как стемнело. Машины шли одна за другой. Впереди мелькали красные огоньки стоп-сигналов. Временами какой-нибудь шальной луч вонзался в темноту и тотчас угасал. Обычно это случалось на поворотах: дорога петляла. А звезды мерцали по-осеннему холодно.
Глава третья
Что грустишь, Яшка?
Было уже поздно, когда колонна прибыла в районный центр. Городок тихо дремал под луной, сквозь листву смутно белели стены мазанок, разбросанных по крутоярам; и косые резкие тени лежали поперек пустынных улиц.
Головная машина подъехала к единственному двухэтажному каменному дому и остановилась. За нею, как по команде, остановились и другие машины.
Яшка заглушил мотор и отправился на разведку. Выяснив, что гостиница, которая помещается на втором этаже каменного дома, переполнена, но что при гостинице имеется чайная, Яшка вернулся к шоферам и сказал:
— В общем, братцы, деваться некуда. Правда, по имеющимся сведениям, чайная работает до двенадцати. Так что есть предложение малость посидеть. Возражений нет? Принято единогласно.
— Правильно, пошли в чайную, — поддержал Чижик.
— Устами младенцев глаголет истина. — Яшка набросил ватник на плечи. — Кто еще со мной?
Он оглянулся. Где Надя? Ему очень хотелось позвать ее, но Нади возле «Победы» не было. Пойти разве поискать? Нельзя, его ждут. И Яшка уже без энтузиазма сказал, обращаясь к шоферам:
— Что ж, пошли...
Он первым вошел в пустой, неуютный зал и остановился. В конце зала на дощатой эстраде клевал носом небритый тапер. На столиках стояли унылые цветочные горшки. С табуретки поднялась единственная официантка и зажгла свет.
— Занимай места! — громко скомандовал Яшка. Он уже снова мог шутить и, усаживаясь, сказал: — А иллюминация, между прочим, ничего. Вполне подходящая.
Теперь, когда электричество горело в полную силу, чайная и впрямь выглядела как-то веселее, наряднее. А тут еще ее наполнили громкие звуки музыки.
Затем на столиках появилось пиво, и шоферы стали разворачивать свертки. Пировать так пировать.
— Смотрите, а вон Надя... — протяжно сказал Чижик. — Одна... Пожалуй, надо бы ее пригласить к нашему столику. Как думаешь, Яша?
В его голосе была нерешительность. Он привык безропотно подчиняться Яшке во всем и теперь не знал, что делать. Но, к его удивлению, Яшка, который всегда ссорился с Надей, на этот раз с готовностью отозвался:
— Надя? Где? Действительно... Ты, Чижик, как всегда, прав. Конечно, надо ее пригласить. Это мы можем... Сейчас я проявлю инициативу...
Он быстро встал и направился к буфетной стойке, возле которой стояла Надя. Он что-то сказал ей, и она ему ответила, но из-за шума нельзя было разобрать, что именно. Однако к столику Яшка вернулся один.
— Осечка. Начисто отбрила тебя Надюша, — не преминул заметить кто-то из шоферов.
— Ничего подобного... — ответил Яшка, стараясь казаться равнодушным. — В общем, братцы, давайте петь и веселиться. До утра далеко.
И он громко рассмеялся тем искусственным, деревянным смехом, которым смеются, когда на душе тоскливо, но хотят, чтобы другие думали, будто весело. Он старался казаться веселым изо всех сил: дурачился, шутил, гримасничал, — но его глаза оставались темными и грустными. А через некоторое время он и совсем скис.
— Что с тобой? — тихо, наклонясь к Яшке, с участием спросил Чижик.
— Ничего...
— Тебе неможется?