Яшка как-то незаметно втянулся в работу. Дроссель, свечи, стартёр Надо же, в самом деле, привести машину в «божеский вид». Вы как хотите, а он ещё разок должен осмотреть карбюратор. Чтобы, понимаете, потом никаких случайностей Уже ушёл из гаража экспедитор, приводивший в порядок свои бумаги, ушёл, сославшись па то, что его ждут какие-то неотложные дела, завгар Касаткин, а Яшка всё ещё возился возле «Победы» вместе с Надей.
Они почти не разговаривали. Только изредка, когда это было необходимо, отрывисто обращались друг к другу. «Контакты?» — «В порядке». — «Как зажигание?» — «Сейчас проверю» Яшка всё время чувствовал Надину близость. Каждое случайное прикосновение её плеча или руки оставляло, как ему казалось, на его теле ожог.
Но как ему хотелось, чтобы эти ожоги повторялись ещё и ещё!..
С медленно бьющимся сердцем он напряжённо прислушивался к Надиному дыханию, когда она была рядом. Он неожиданно открыл, что у Нади мягкие, ласковые волосы, не то упрямая, не то задумчивая складка на лбу и маленькие, совсем крохотные и прозрачные мочки ушей, тогда как со стороны она обычно походила на мальчишку в комбинезоне.
Он не догадывался, что и у Нади все чувства были сейчас обострены, что и она смотрела на него так, будто видела его впервые. Откуда было знать ему это? Ведь Надя даже ни разу не встретилась с ним глазами!..
Наконец, когда всё было сделано и проверено множество раз, Яшка, чувствуя, что больше не сможет удержать Надю подле себя, решил украдкой посмотреть на часы.
Круглые электрические часы, висевшие над входом, показывали без четверти одиннадцать.
— Боже, как поздно! — ужаснулась Надя. — Надо идти, иначе я опоздаю на автобус.
Кажется, он отходит в одиннадцать — Не беда, — беспечно ответил Яшка. — Можно пройтись пешком. Между прочим, это полезно для здоровья.
— Ну, в этом я совсем не уверена, — сказала Надя. — Сейчас не время для прогулок.
Она заторопилась. Вымыла руки бензином, сняла косынку и комбинезон, превратившись из мальчишки снова в угловатую девчонку лет восемнадцати, которая до смерти боится темноты и поэтому предпочитает идти не по тротуару, а по мостовой, освещённой редкими матовыми фонарями.
Что ж, по мостовой, так по мостовой. Яшка не возражал, хотя его и не пугала тревожная темнота, притаившаяся за тополями, которые навытяжку, шпалерами, стояли вдоль тротуаров. Яшка не имел бы ничего против того, чтобы из ближайшей подворотни вышел какой-нибудь хулиган. Тогда бы он, Яшка, доказал Наде, что с ним ей бояться нечего.
Но как ни спешила Надя, как ни стучали дробно по булыжникам её каблучки, а на одиннадцатичасовой автобус она всё-таки опоздала. Прежде чем она и Яшка успели добежать до остановки, огромный автобус, мигнув напоследок красным фонарём, завернул за угол.
— Вот досада! — сказала Надя. — Жди теперь следующего.
Пожалуй, Яшке надо было ответить, что автобус будет через тридцать минут и что ждать его не имеет смысла. По правде говоря, Надя была уверена, что он это скажет. Ей даже хотелось, чтобы Яшка снова предложил идти пешком. Она хотела этого, хотя и знала, что стоит ему заговорить, как она из упрямства снова откажется от прогулки. Но Яшка молчал.
Он молчал неспроста. Прислонившись к стволу старого дуплистого каштана, на котором виднелась цементная заплата, он с изумлением вслушивался в то, что творилось в эту минуту у него на душе, — в эти неуловимо быстро чередующиеся ощущения лёгкости, радости, удивления, тревоги, грусти и снова — грусти, тревоги, удивления и радости, создавшие вместе одно цельное ощущение чего-то огромного и неизведанного. Он ещё не знал, что люди имеют обыкновение называть это чувство счастьем.
— Четверть двенадцатого — глухо произнесла Надя и снова замолчала.
Яшка вздрогнул и очнулся. Закурил и, истолковав Надино молчание по-своему (она томится, спешит!), сказал, что ничего, ждать уже недолго осталось и скоро автобус подойдёт.
Он говорил совсем не то, что думал. Он уже жалел о том, что сказал Наде, будто всегда возвращается с работы пешком. И зачем ему понадобилось сказать это? Он мог бы поехать вместе с Надей, проводить её до самого дома (кстати, он узнал бы тогда, где она живёт), а теперь она уедет одна на последнем автобусе и он должен будет тащиться через весь город пешком.
Надя держала чемоданчик обеими руками впереди себя и рисовала что-то носком туфли на земле. Яшка тоже молчал и курил. Ничего не сказал он и тогда, когда подошёл автобус. Надя вошла в него, дверца захлопнулась, и Яшка отпрянул.
Он остался один. Было тоскливо и грустно. Но это была совсем другая тоска, лёгкая, почти невесомая, какой он не знал раньше. Она не отпускала его, и Яшка ещё долго бродил по городу, по его пустым и гулким улицам, шёл без цели, наугад, целиком находясь во власти этого незнакомого чувства.