– Получаешь удовольствие, Кист? – спросил Пискари, отвлекая мое внимание от бегуна с собакой на дорожке вдоль реки.
Кист покраснел, даже шея побагровела, и склонил голову.
– Я хотел понять, о чем говорила Айви, – промямлил он, и вид у него был как у мальчишки, которого поймали за поцелуями с соседской девчонкой.
Пискари улыбнулся:
– Правда, потрясающе? Оставить ее вот так, непривязанной – это очень, очень забавно, пока она не попытается тебя убить. Но ведь это и есть самое интересное?
Ко мне стало возвращаться напряжение. Пискари выглядел непринужденно, сидя в легком темно-синем шелковом халате на одном из двух металлических плетеных стульев от того же стола. В руке у него была сложенная утренняя газета. Сочный цвет халата идеально гармонировал с янтарной кожей. Из-под стола виднелись босые ноги – длинные и худые, того же медового отлива, что и лысина. От этого неглиже я встревожилась еще сильнее. Вот только этого мне и не хватало.
– Красивое окно, – сказала я, думая, что оно лучше, чем у этой жабы Трента. Он бы мог сам всем этим заняться, если бы стал действовать, когда я ему сказала, что Пискари и есть убийца. Мужчины все одинаковы: получить что можешь бесплатно, а про остальное наврать.
Пискари сел поудобнее, полы халата разошлись, обнажив колено. Я быстро отвернулась.
– Рад, что вам понравилось, – ответил он. – Когда я был жив, терпеть не мог восходы. Сейчас это мое любимое время суток. – Я фыркнула. Он показал на стол: – Хотите чашечку кофе?
– Кофе? – переспросила я. – Мне кажется, это против гангстерского кодекса: пить кофе с тем, кого сразу после этого убьешь.
Пискари удивлённо приподнял тонкие брови, и до меня дошло, что он от меня чего-то хочет, иначе бы просто послал Алгалиарепта убить меня в автобусе.
– Черного, – ответила я. – И без сахара.
Пискари кивнул Кистену, и тот беззвучно удалился. Я подвинула второй стул, села напротив Пискари, поставила сумку на колени и молча посмотрела в фальшивое окно.
– Мне нравится ваша берлога, – сказала я язвительно. Пискари приподнял бровь. Жаль, что я этого не умею, но учиться поздно.
– Когда-то здесь была подземка, – сказал он. – Мерзкая дыра в земле под чьими-то причалами – правда, смешно? – Я промолчала, и он продолжил: – И здесь был шлюз в мир свободы. Иногда и сейчас бывает. Ничто так не освобождает личность, как смерть.
Я тихо вздохнула и отвернулась от окна, гадая, сколько еще этой дурацкой мудрости веков он заставит меня выслушать перед тем, как убить. Пискари кашлянул, и я повернулась обратно. В вырезе халата мелькнули черные волосы, икры, видные сквозь металлическое плетение стола, были сплошь мышцы. Я вспомнила, как горячо и быстро поднялось во мне желание в лифте с Кистеном, и осознала, что это все вампирские феромоны. Лжец. А то, что Пискари мог одним звуком пробудить во мне такие воспоминания и еще многое, вызвало очень неприятное чувство.
Не в силах сдержаться, я вскинула руку к шее, якобы убрать волосы с глаз, но на самом деле – чтобы прикрыть шрам, хотя для Пискари он был куда более отчетлив, чем, скажем, нос у меня на лице.
– Вам не надо было ее насиловать, чтобы заставить меня прийти, – сказала я, решив не бояться, а злиться. – Вполне хватило бы головы убитого коня у меня в кровати.
– А мне хотелось, – ответил он, и в его голосе была сила ветра. – Как бы ни хотелось тебе думать иначе, Рэйчел, здесь дело не только в тебе. Отчасти так, но не только.
– Для вас я не Рэйчел, а миз Морган.
Он отреагировал на это трехсекундным насмешливым молчанием.
– Я сильно избаловал Айви, и уже пошли разговоры. Настало время вернуть ее в стойло. И это доставило нам удовольствие – нам обоим. – Он заулыбался своим воспоминаниям – чуть блеснули клыки и раздался тихий, почти неслышный счастливый вздох. – Она удивила меня, зайдя куда дальше, чем мне нужно было. Я уже лет триста, не меньше, не терял самообладание до такой степени.
У меня свело живот судорогой – волна наведенного вампиром желания нахлынула и ушла. Ее мощь лишила меня дыхания, я непроизвольно потянулась удержать ее.
– Сволочь! – сказала я, вытаращив глаза, слушая стук собственной крови в ушах.
– Вы мне льстите, – ответил он, приподнимая брови.
– Она передумала, – сказала я, чувствуя, как остатки его желания умирают во мне. – Она не хочет быть вашим наследником. Оставьте ее в покое.
– Поздно. И на самом деле она этого хочет. Я не принуждал ее, когда она принимала решение – не нужно было. Она была рождена и воспитана для этого высокого положения, а когда она умрет, то обретет достаточную сложность, чтобы быть подходящим мне спутником, достаточно разнообразным и утонченным в мыслях, чтобы ни она мне не наскучила, ни я ей. Видите ли, Рэйчел, нечестно было бы сказать, что дефицит крови сводит вампира с ума и выгоняет на солнце. Это делает скука, вызывающая недостаток аппетита, который ведет к безумию. Работа над воспитанием Айви помогла мне избежать такой судьбы. Сейчас она овладевает своим потенциалом, и поможет мне не сойти с ума. – Он изящно наклонил голову. – И я ей отплачу тем же.
Он посмотрел куда-то мне за плечо, и у меня шею под волосами закололо – к нам шел Кистен. Прошелестев мимо меня (я подавила дрожь), избитый и покрытый синяками вампир молча поставил передо мной чашку кофе на блюдечке и пошел прочь. Он не смотрел мне в глаза, и в его поведении читалось подавленное страдание. Пар от чашки поднялся на три дюйма, заколыхался под искусственным ветром и улетел прочь. Я не протянула руку к чашке – усталость навалилась, от адреналина я чувствовала себя больной. Подумала о талисманах в сумке. Чего ждет Пискари?
– Кист? – тихо позвал неживой вампир, и Кистен обернулся. – Дай это сюда.
Пискари протянул руку, и Кистен уронил ему в ладонь скомканную бумажку. У меня щеки похолодели от страха – это была моя записка Нику.
– Она кому-нибудь звонила? – спросил Пискари, и молодой вампир кивнул:
– Она звонила в ФВБ. Там повесили трубку.
В полном потрясении я смотрела на Кистена. Он все видел. Он спрятался в тени, пока я держала волосы Айви, а ее рвало, смотрел, как я делаю ей какао, слушал, как сидела рядом с Айви, а она снова переживала свой кошмар. А пока я целую вечность ждала автобуса, Кистен сорвал с двери мое спасение. Никто сюда не придет. Никто.
Не глядя мне в глаза, он ушел. Донесся далекий звук закрывшейся двери. Я глянула на Пискари – и дыхание застряло у меня в горле: глаза у него были сплошь черные. Хреново.
Под немигающим взглядом обсидиановых глаз у меня вспотели ладони. С грацией свернувшегося хищника он наклонился передо мной в своем темно-синем халате, и фальшивый ветер шевелил волосы на его голых руках, загорелых и пышущих здоровьем. От его легких движений шевелился подол халата, поднималась и опускалась его грудь, когда он дышал, стараясь облегчить мне понимание. А я сидела перед ним, и до меня только начинал доходить ужас случившегося.
Дыхание пришло и ушло, и я задержала его. Видя, что я осознала свою смерть, он медленно моргнул и улыбнулся понимающей улыбкой. Еще нет, но скоро. Когда он будет не в силах больше ждать.
– Это просто умилительно, как ты о ней волнуешься, – сказал он, и сила, сочащаяся в его голосе, сжала мне сердце. – Она тебя предала с потрохами. Моя прекрасная и опасная filiola custos.[3] Я послал ее следить за тобой еще четыре года назад, и она вступила в ОВ. Я купил церковь и велел ей туда переехать, она послушалась. Я просил ее оборудовать кухню для ведьмы и запастись нужными книгами, она сделала больше и обустроила сад, против которого нельзя устоять.