День клонится к вечеру, за спиной уже несколько часов езды по шоссе. Что слева, что справа поля, предприятия, съезды на другие шоссе, с виадуками и развязками. Небо затянуто тучами, все вокруг серое. Приближаемся к границе. Государственная граница – звучит так несовременно, казалось бы, все границы уже должны были перейти в цифру, да и мы сами тоже; хотя кто знает, такие слухи уже ходят. И одновременно с этим границы должны стать важнее, чем несколько десятилетий до этого, и что группы патриотов должны их если и не защищать, то хотя бы охранять, потому что разваливается все, – короче, ожидать можно чего угодно, но пока все выглядит так, как будто мы просто проедем ее, и все, если только за последние несколько часов не произошло что-нибудь, о чем я еще не знаю. Радио молчит, навигатором Леннокс не пользуется, судя по всему, он знает, куда ехать. Выключить планшет? – предлагаю я. А что? – спрашивает Леннокс. Ну, не знаю, я подумал, может, мы на секретном задании? Да уж, звучит по-дурацки, мне сразу же становится стыдно, но, с другой стороны, а как это еще назвать, вот едут куда-то двое шестидесятилетних мужчин, понятно, что не на увеселительную прогулку. Можешь ничего не выключать, говорит Леннокс. Как будто он врач, который видит все насквозь. Значит, нас смогут выследить, замечаю я. Кто? – спрашивает Леннокс. Кто угодно, отвечаю я, у кого доступ есть… Я и сам не знаю, может, доступ есть у самого Леннокса, мне-то откуда знать, я умею только книги писать, да и то не совсем понимаю, как это происходит. Расскажи мне, я до сих пор не знаю, чем мы сейчас занимаемся. Скоро остановимся поужинать, говорит Леннокс, вот тогда и расскажу.
Справа от нас проезжает колонна беспилотных фур. С расстоянием в полметра, надеюсь, у них там что-нибудь случится впереди, чтобы они затормозили все одновременно, я такое только в роликах видел. В паре грузовиков в кабине кто-то есть, остальные водители, наверное, дрыхнут. Казалось бы, на нас должна обрушиться «стена звука» (меня запрограммировали еще в старом мире), но фуры электрические. Скоро закроется последняя школа вождения. Слово «автомобиль» и так всегда значило «самодвижущийся», так что можно сказать, что машины наконец достигли вершины эволюции, долгий век человека за рулем был всего лишь переходной фазой, эпохой несовершенства.
Расскажи что-нибудь, говорит Леннокс.
Чего?
Ты же писатель? Мастер бессюжетного триллера.
И это знает. Хотя это как раз узнать несложно: я пишу без псевдонима.
Мастер бессюжетного триллера, произносит Леннокс уже тише, задумчиво и в то же время с нажимом, как будто мы играем на сцене и он повторяет свою реплику, чтобы напомнить, что сейчас должна идти моя часть текста.
Этот эпитет я не сам себе придумал, говорю я.
Понятно, так и должно быть, отвечает Леннокс, как будто разбирается в этом лучше всех.
Ты не сердишься? – спрашиваю я.
А на что мне сердиться?
Ну, если уж ты знаешь, о чем я пишу, то, наверное, и знаешь, как зовут детектива. Не сердишься, что я взял твое имя?
Леннокс? – спрашивает он. Да зачем же? Может, это как раз дань уважения. Я ж твоих нетленок не читал, читал бы – может, как-то по-другому бы относился. Он на секунду поворачивается ко мне. Леннокс с носом боксера, произносит он, улыбаясь в сторону лобового стекла. Леннокс с носом боксера.
Мне показалось, что это придаст ему суровости, говорю я.
Естественно, соглашается Леннокс. Естественно. Вот только такого сурового носа у него больше нет, верно?
Мы проезжаем мимо промзон, с обеих сторон вдоль дороги стоят складские помещения с металлическими стенами без окон, нигде ничего не происходит, только иногда высоко над пустыми парковками горит фонарь. Бетонные лапы развязок, широкие перекрестки со светофорами, шоссе сужается до двух полос, по бокам вырастают из земли многоэтажные панельки, фасады цвета охры с прямоугольными глазницами окон, за которыми не горит свет. Под некоторыми из окон натянуты веревки, на них сушится посеревшее белье. Небо затянуто, так что кажется, что уже поздно и наступили сумерки. Вдруг откуда-то появляется много людей, город не может справиться с наплывом транспорта, мы еле тащимся, а большую часть времени и вовсе стоим на месте, беспилотных фур нигде не видно, наверное, свернули куда-то.
Леннокс барабанит пальцами по рулю. За окнами многоэтажек то тут, то там зажигается свет, как будто в театр пришли зрители и декорации оживают. То ли на шестом, то ли на седьмом этаже какая-то женщина снимает с веревки белье, рядом с ней стоит ребенок и смотрит на улицу, налево, направо и еще раз налево, как будто в первый раз видит этот пейзаж и удивляется ему. Я оглядываюсь проверить, остается ли свет включенным после того, как мы проехали мимо. Чего смотришь? – спрашивает Леннокс. Я молчу. Метр за метром мы продвигаемся вглубь города. Вдруг опять ускоряемся, дорога переходит в четырехполосную, начинает петлять длинными плавными поворотами; вдалеке стоят серые небоскребы, верхушки которых растворяются в низкой облачности; и вдруг эта панорама исчезает, словно ее вовсе не бывало, и мы опять едем по узким улочкам, вдоль невысоких жилых комплексов и деревьев, роняющих на тротуар свои медные листья. В маленьких магазинчиках на освещенных окнах висят наклейки и плакаты, мы проезжаем мимо школы с оградой из квадратных каменных колонн и черных металлических прутьев, мимо площади с неработающим фонтаном, а потом опять останавливаемся, потому что все стоит. По тротуару, шурша сухими листьями, идут школьницы, кто-то поодиночке, кто-то по три в ряд, занимая всю ширину тротуара, с распущенными волосами. На всех одинаковая школьная форма: зеленые пиджаки, белые рубашки, блестящие черные туфли, вечно спущенные серые гольфы. Они смотрят на экраны и показывают их друг другу, те, кто по одной, идут медленнее, и их обгоняют, но и самым быстрым тройкам приходится время от времени останавливаться, чтобы подтянуть гольф или подождать отставший рюкзак. Вперед себя смотри, говорит Леннокс, ты для них слишком старый. И начинает перечислять знакомые названия, во всяком случае, мне знакома концепция – это придуманные названия вперемешку с настоящими порноклипами, где актрисы одеты как школьницы. Волосы у них обычно заплетены в косички, чтобы моложе выглядеть, но это им не помогает, а лишь придает неестественности, особенно если они еще и веснушек себе подрисуют на щеках и на носу.