— А ты куда? — спрашивает Моль.
— Пойду найду вашего папашу.
— А что мне сказать миссис Брэннаган? — Моли, похоже, совсем не хочется туда идти.
— Так и скажи, что тебя мама послала, и про все, что случилось.
— А может, ты тоже с нами? — спрашивает Моль с последней надеждой.
— Да чего ты, черт побери, от меня хочешь! — взрывается Ма. — Давай уже, говори!
Моль не отвечает и в ярости уходит прочь. Мы бежим следом, хватаемся за ее руки. Оглядываюсь — женщины столпились под фонарем, разговаривают. Мы идем через пустырь за магазином Старого Сэмми и мимо баррикад на Альянс-авеню. Моль пытается запихнуть оторванный рукав в лифчик. Я пытаюсь не наступать на битое стекло, оставшееся от прошлых стычек. Повезло нам, что тетя Катлин и дядя Джон на каждое Рождество покупают нам тапочки — а то шлепали бы тут босиком, как дети Макдермотов.
На Этна-Драйв все женщины вышли из домов и стоят на улице — курят, болтают, у некоторых в руках по-прежнему крышки от баков. Кивают нам, лица — как каменные. На Стрэтфорд-Гарденс Моль поворачивает на дорожку, мы — за ней, к входной двери. Сдвигается занавеска, через тюль видно лицо. Входная дверь отворяется.
— Здравствуйте, миссис Брэннаган, нас мама сюда послала, потому что на нашей улице рейд, — произносит Моль.
— Слышала, как крышками стучат. Ну, входите же, ради всего святого, не стойте на улице, а то простудитесь до смерти.
— Спасибо, миссис Брэннаган, — говорит Мэгги, ну прямо вся такая лапочка.
— Спасибо, миссис Брэннаган, — вторит ей Моль и входит.
— Спасибо, миссис Брэннаган, — говорю я в пол и прохожу мимо нее в гостиную.
— Вы все целы? — спрашивает она.
— Да, — подтверждает Моль.
Миссис Брэннаган — ардойнская медсестра, зашивает серьезные порезы и раны, чтобы не надо было тащиться через протский район в больницу. Если вам нечем платить за бритское такси.
Ого. У нее прямо не дом, а музей, какие показывают по телевизору. Миллион украшений. И картин. Богоматерь с младенцем Иисусом на руках. Римский папа.
Президент Кеннеди. Элвис Пресли и Святое Сердце с красной мерцающей круглой свечкой.
— Не дело, что вы, ребятки, не спите в такой-то час, вам нужно прямо в кровать, — говорит она, сжимая ворот халата на шее. — А Мэри со мной еще немного побудет.
Дело в том, что она живет одна, без мужа. Подорвался на собственной бомбе. Похороны у него были пышные, гроб накрыли ирландским флагом. Стреляли в воздух. Если подумать, ИРА — вполне приличная организация, потому что и мистер Макканелли, и мистер Брэннаган облажались по полной, а ИРА вроде как на них и не рассердилась.
— Мэри, лапушка, я сию минутку вернусь, и ты мне расскажешь, что там у вас стряслось. Идемте, ребятки.
Она ведет нас вверх по лестнице. Мы с Мелкой смотрим на Моль, она кивает — идите, мол, за ней. За ее плечом мне улыбается президент Кеннеди.
Не хочу я наверх. Я хочу домой. Здесь противно и чем-то воняет. И Мелкой здесь тоже не нравится.
— Поспите тут вместе.
Она открывает дверь спальни, включает свет.
Там стоит единственная кровать, придвинутая к стене у окна, и открытый платяной шкаф — пустой, только с парой вешалок. Бывает же такое — лишняя комната. И пустой шкаф.
Миссис Брэннаган снимает покрывало.
— Давайте, запрыгивайте, оба. Вы же не против спать в одной кроватке?
Не против! Это мы-то не против? Да мы с Мелкой всю жизнь об этом мечтали.
— Нет, миссис Брэннаган, мы всегда так спим, — говорю.
Мелкая Мэгги улыбается, будто Рождество настало.
— Только не раздевайтесь.
Миссис Браннаган смотрит на нас как-то странно. И не уходит.
— Снимай тапки, — обращаюсь я к Мэгги очень серьезным голосом, чтобы показать миссис Брэннаган, что я человек разумный.
Садимся на кровать, сбрасываем обувь.
— Залезайте, — говорит миссис Брэннаган.
Мы с Мэгги лезем в кровать, миссис Брэннаган накрывает нас одеялом, подтыкает его. Прямо как родители в телевизоре.
— Смотрите, чтобы вас клопы не покусали, — предупреждает она и гасит свет.
Дверь закрывается, мы в темноте.
— Вот это да! — хихикает Мэгги.
— Знаю, — говорю. — Видишь, Мэгги, мечты всегда сбываются!
Мы смеемся и болтаем, а потом я слышу, что миссис Брэннаган и Мэри поднимаются наверх, и говорю Мелкой, что нам пора спать. Но ей не угомониться.
— Сделать то, что я делал, когда ты была совсем-совсем маленькой? — говорю.
— Волшебную раковину? — спрашивает она и прикладывает к губам большой палец.
— Поворачивайся, — говорю. — Сама знаешь: если пытаться ее увидеть, она не появится.