— Добрая? — девушка дернула плечами и вырвалась из объятий, — добрая?! Старая стерва! Мужика нет — вот и бесится!
Это она про кого так? Про мать? Про его маму?!
— Это ты про маму?
Вопрос повис в тишине. Внутри все вскипело, поднялось мутной пеной и выплеснулось наружу — он размахнулся и ударил. Звонкая пощечина эхом прокатилась по подъезду.
Мила ахнула, глаза ее как-то разом округлились и потемнели.
— Ну и беги к мамочке, — злобно прошипела девчонка и с особой издевкой добавила, — и спи с мамочкой, шепелявый!
Дверь гулко хлопнула, и он остался один, все еще не понимая, что случилось, лишь повторяя тихо: «И спи с мамочкой, шепелявый».
Он стоял у кабинок и ковырял облупившуюся на дверце краску. Мама разговаривала с тетей-врачом, которую воспитательница Елена Викторовна еще мудрено назвала «Логопед». Они говорили долго и скучно, а ему хотелось скорее домой, к своим книжкам с картинками, к мультикам и мягкому коричневому медведю Мише.
— Мамочка, вы поймите, тут, в саду, мы не можем всем деткам помочь — только смотрим и выявляем проблемы. У вашего сына дефект речи, и сам он не пройдет.
— Да ладно, какой там дефект? Ну, пришептывает немного.
— Пришептывает. И на «с» просвистывает.
— Ну и что? Я его прекрасно понимаю.
— Да вы-то понимаете, а в школе как же? Ведь от этого он может писать с ошибками, да и другие дети смеяться будут.
— Ну хорошо, хорошо, убедили. Пишите ваше направление…
Краска отковыривалась плохо, то и дело больно застревала под ногтем. И все равно он уже наковырял из-под белого большое желтое пятно, когда мама, наконец сказала тете-логопеду: «Спасибо» и пошла к выходу.
Он радостно побежал следом.
— Маа, а мы когда в больницу пойдем?
— В больницу? Когда-нибудь.
— Потом?
— Потом.
— Потом-потом, да?
— Ну что ты пристал с этой больницей? Пойдем лучше мороженого купим.
— Ага!
Хорошо, что в больницу нескоро, в больнице страшно и всегда говорят: «тише, тише». Будто бы что-то плохое случилось. А мороженое он любит шоколадное. И мама у него — самая лучшая на свете.
— Мишка, моя мама — она самая лучшая. Она скоро придет. Она же обещала!..
Он сидел на ковре между диваном и креслом, прижав к себе игрушечного медведя. Свет он не зажигал — боялся, и к телевизору подойти через всю комнату было страшно. А еще страшнее было думать, отчего мама так долго не приходит? Она же обещала на чуть-чуть, а прошло уже много-много времени, часов, наверное, сто. А может и двести даже. Часы он не видел из-за темноты, но это и не важно…
— Потому, Мишка, что такие маленькие дети еще не понимают по часам. Так мама говорила, а она знает все.
Ну почему, почему она не приходит? А вдруг ее волки съели? Или напали разбойники? Она там кричит, зовет на помощь, а никто не слышит! Он замер, прислушиваясь к звенящей тишине пустой квартиры, и, кажется, даже услышал крик, где-то далеко, очень-очень далеко…
Щелчок открывшегося замка прозвучал как выстрел. Он зажмурился и, сам не зная почему, заплакал.
— Сынок, ты где?
В прихожей зажегся свет.
— Мама! Мамочка!
Он выскочил из угла, кинулся навстречу и наткнулся на выставленные руки с растопыренными, острыми, как гвозди, пальцами:
— Нет-нет! Не подходи — платье запачкаешь! Ты что, ревел? И штаны мокрые?! Фу! — красивое мамино лицо скривилось брезгливо и неприязненно. — Сколько можно в штаны мочиться?! Сейчас же сними! Вот тебе пижама, и не подходи ко мне, пока не переоденешься.
Усталый и зареванный, он стянул мокрые штаны, носки и кое-как двигая ногами, натянул пижаму.
Мама вернулась в комнату уже в халате, теплая и домашняя.
— Ну, вот и молодец, — ласково сказала она, — иди в кроватку, ночь уже давно.
«А все-таки моя мама — самая добрая» — шептал он медведю, засыпая.