Трамвай тренькнул и остановился.
— Конечная! — проблеяла худая злобного вида кондукторша.
Он все сидел, бездумно глядя в окно. Выходить не хотелось, но кондукторша шла между сиденьями, подбираясь к нему все ближе.
— А вам что, особое приглашение? Уснул что ли? Пьяный, поди? А с виду и не скажешь, — и в самое ухо: — Конечная, говорю! Освободите вагон!
Значит, надо выбираться в этот людный город, наполненный чужой суетой, чужими радостями и мечтами и плестись домой, куда сегодня совсем неохота.
Вот бы она уже уехала.
Или нет?
Нет! Нет-нет-нет! Как?...
И он бегом кинулся к дому, что на углу, всего в квартале отсюда.
— Наконец-то! Явился. А я уж думала, и проститься не успеешь — самолет через три часа. Давай, чайку на дорожку. Заваришь? А я пока еще раз документы проверю… ох, волнуюсь так, не представляешь!
Она, подтянутая, одетая с иголочки и накрашенная, как кинозвезда, нервно ходила по комнате, то и дело снимая несуществующие пылинки с элегантного костюма. Он подумал, что ни за что не дал бы ей сорока восьми. Тридцать пять от силы. И пошел на кухню.
Желтые в подсолнухах занавески и красная скатерть в клетку… все казалось таким родным и таким… никчемным. Как насмешка, как плевок: никому ты не нужен. Ни-ко-му… Он взял нож и попробовал пальцем. Острый. Осторожно, еще не веря в то, что делает, провел по запястью. Кровь выступила обильно, а боли совсем не было.
— Ты что это удумал? — она стояла на пороге, прямая, непреклонная и злая. — Мне ехать сейчас, а он капризы строит, как дитя! Вот, полотенце, завяжи… да убери ты от меня руки! Костюм запачкаешь!
Брезгливо кривящиеся губы… он сам не понял, как развернул нож и ударил. Прямо в белое кружево воротничка, в то место, которое показалось самым безупречным и чистым.
Что ж, ножи в их доме всегда были острыми.
Звонок заливался как сумасшедший. Он тяжело поднялся с дивана и побрел в прихожую открывать.
— А, это ты, баб-Лена, — привычно улыбнулся соседке, — а мамы нет.
— Да где ж она так поздно?
— Уехала. В Англию.
— В Англию! Это ж надо… а к хахалю своему что ли богатому?
— К нему.
— Вот ведь повезло бабе в ее-то годы… да-а… Ты руку, что ль, порезал?
— Да вот, нож соскользнул. Пустяки. А ты чего приходила-то?
— Приходила-то? Да сказать, что ваша эта неделя полы мыть… ну, теперь-то что, уж и не знаю…
— Я помою, баб-Лен, не хлопочи.
— Ну и хорошо, и молодец.
Когда дверь закрылась, семидесятитрехлетняя Елена Федоровна, дети которой давно жили далеко отсюда, с чувством сказала: «Вот ведь хороший у бабы сын», — и поспешила домой досматривать сериал про ментов.
Конец