— Привет, — сказала она. — Решил пройтись по магазинам?
— Завтра Новый год, — я пожал плечами. — Извини, что тогда не заглянул — не было возможности.
— Я не ждала, — улыбнулась Миллисент, — но приглашение остается в силе.
Повинуясь внезапному вдохновению, я спросил:
— А хочешь, посидим где‑нибудь?
— Сейчас?
— Почему нет? Сейчас никто из нас не торопится…
— Это верно. — Миллисент огляделась. — Ну давай посидим. — Она указала на ресторан рядом с лавкой. Здесь уже начинался Темный тупик, и посетителей внутри могло быть чуть меньше, чем в ресторанах Косой аллеи, так что у нас был шанс найти свободный столик.
Внутри оказалось тепло и уютно, и только интерьер указывал на то, что мы находимся на менее формальной территории, чем главная улица квартала. По замыслу художников, зал должен был напоминать мрачные готические подземелья с призраками (тут действительно работали два печальных привидения), вампирами (импозантный бармен за стойкой), лениво дергающимися скелетами, прикованными к стенам, и свисающими с потолка массивными цепями. В остальном это был обычный паб.
Свободный столик нашелся без труда, но когда официантка ушла с нашим заказом, я подумал, что пригласить Миллисент в ресторан было не самой лучшей идеей. О чем нам говорить? И так ли мне интересно слушать про жизнь бывшей одноклассницы?
— Ты заходил в книжный, в сувениры и в кондитерский, — тем временем сказала Миллисент. — Нашел что‑нибудь интересное?
— Купил аквариум с рыбой, — ответил я, мысленно обрадовавшись выяснению личности преследователя.
— Это которая меняет цвет? Имей в виду, они быстро дохнут. Никогда не угадаешь, от какого настроения размножаются рачки.
— Ну а ты? — поинтересовался я. — Тоже отложила поход за подарками напоследок?
В этот момент вернулась официантка с подносом, уставленным едой. Я заказал полноценный ужин, решив сегодня не обременять себя кухней, а Миллисент за компанию взяла салат.
— Подарки, — со вздохом протянула она, ткнув вилкой в салатный лист. — Никогда не знаю, что дарить, и редко получается найти что‑то интересное. Все время покупаю ерунду.
— Найти подарок не так уж сложно. Ориентируйся на хобби, интересы или чувство юмора.
— Меня пригласили две коллеги, но я плохо знаю их интересы и хобби. Так что пришлось остановиться на благовониях, — Миллисент криво усмехнулась. — Палочки–выручалочки на все случаи жизни. Аж самой противно.
Я кивал, продолжая есть. Пока все развивалось не так ужасно, как я опасался в первые минуты. Некоторое время мы ели молча — я вдруг ужасно проголодался, — а когда на наших тарелках ничего не осталось, Миллисент вдруг сказала:
— Знаешь, я чувствую себя полной идиоткой. Зря я согласилась сюда придти. Не знаю, о чем и зачем нам разговаривать.
— Ты же так не думаешь… — начал я.
— Ох, прекрати эти свои штучки! — Миллисент махнула рукой. — "Я пойму, если ты мне врешь"… — передразнила она.
— Точно! — Я расхохотался. — С ума сойти! Действительно, я так говорил! Поверить не могу, что это было так пафосно!
— Вообще‑то ты не был пафосным, но если очень надо, мог.
Атмосфера немного разрядилась. Официантка забрала тарелки и принесла нам кофе.
— Твоя семья здесь живет? — спросила Миллисент. Я нахмурился:
— С чего ты решила, что у меня есть семья?
Миллисент покачала головой:
— Линг, ты совсем не изменился, все такой же скрытный. На самом деле в этом нет ничего сложного. Представь, что ты видишь человека, ведущего себя так, как вел себя ты, который ходит в Новый год по магазинам, что‑то покупает… Ради друзей ты бы не стал стараться.
Последнее замечание слегка меня задело, но черт возьми, она была права. Я опять забыл поздравить Пирсов, уже не говоря о том, чтобы послать им подарок.
— Нет, они здесь не живут, — ответил я, в очередной раз смиряясь с глубинами женской проницательности. — Старшие дети уже взрослые, заканчивают учебу, а младший с матерью.
— Мой сын тоже уехал, — сказала Миллисент с грустью и гордостью одновременно. — Поступил в Европейский университет. У нас, можно сказать, династия: мать была санитаркой, я — медсестра, а сын будет настоящим врачом.
Я мог бы ответить, что и у меня в семье возникла своего рода династия, но в одном предложении подобных вещей не объяснишь, а рассуждать на такую тему не хотелось даже наедине с самим собой.
— У нас это называется карма рода, — сказал я. — Чаще всего это означает что‑то негативное, но изнутри не всегда воспринимается отрицательно.
Миллисент задумчиво смотрела на меня, а потом проговорила:
— Все же я оказалась тогда полной дурой. Промыли мне мозги этой чистокровностью… надо было тебя встретить, а я разозлилась.