— Так ты шутил, скотина? — рявкнул я, сдирая портрет со стены.
Монах перепугался, но оправдываться было поздно. В сердцах зашвырнув картину на подоконник, на стопки бумаг и книг, я сел на кровать, кипя от злости и досадуя на самого себя. Посвятив столько лет рисунку, я остановился в самом начале пути, хотя имел полное право и все возможности идти дальше. Было невероятно обидно сознавать, сколько всего оказалось упущено за эти годы.
— Я не шутил, — робко заметил монах и, не услышав моего ответа, продолжил чуть бойчее:
— Между прочим, не надо так больше делать. Знаешь, как это выглядит изнутри, когда все вокруг болтается, словно в шторм?
Я протянул руку, и картина влетела мне в ладонь, ударив острым углом рамки. Развернув монаха к себе, я спросил:
— Так что же происходит с персонажем первого портрета, когда художник рисует второй?
— Он исчезает. Но от него остается призрак, тень, которая начинает бродить между коридорами, принимая самые пугающие формы и охотясь на тех, кому вздумается сойти с тропы.
— Обычные страшилки. В чем может состоять такая охота? Какой‑то персонаж не возвращается в свою рамку?
— Возвращаться‑то он возвращается, — проговорил монах, — да только не один. Если угодно, можешь назвать это одержимостью тайным бесом, который сидит тихо и не высовывается, никак себя не проявляет. Но спустя какое‑то время тот, в ком он сидит, начинает меняться. По слухам, некоторые постепенно превращались в того, чья тень в них вселялась. Еще говорят, что картины с такими одержимыми портретами быстрее старятся, какие бы чары сохранности на них не накладывали. А кое‑кто считает, что некоторые волшебные существа, которых нарисовал художник, могут путешествовать самостоятельно, без троп, между любыми картинами. Это магия, — монах глубокомысленно покивал головой, приподняв брови и выглядя очень комично.
— Магия… — пробормотал я и положил картину на кровать. Видел ли что‑то Риддл за ту минуту, пока отлучался со своего кресла, а если монах ничего не сочиняет, чья тень могла бы так быстро его найти?
Что мне было со всем этим делать? Вернуться в свой дом у моря и попытаться вытянуть из Риддла его секреты? Нет, до тех пор, пока не появится реальная возможность побывать в Отделе Тайн, говорить мне с ним не о чем. Оставалось ждать, и я ждал целых два дня, отвлекаясь на разные мелкие дела, заставляя себя думать о премьер–министре, о том, что же ее так припекло, и когда Бруствера припечет настолько, что он, наконец, организует нашу встречу; я написал Мэй, и она ответила — Кан вернулся в школу, забрав с собой рыбку и шоколадное дерево; Ин и Тао еще в Дахуре, передают привет. Два дня я ждал, чтобы что‑то случилось: до сих пор энергия событий только накапливалась и в какой‑то момент не могла не придти в движение. Я ждал, что Ларс передаст мне сообщение от Бруствера, что позвонит Шварц, Фудзивара или мое начальство, и на третий день, просматривая новостные сайты, наконец, дождался.
— Линг, как у тебя со временем? — спросил Поттер, позвонив мне незадолго до полудня, когда я собирался размять ноги и прогуляться в министерский кафетерий.
— Полно.
— Тогда зайди, пожалуйста, к нам в отдел.
Я знал, где расположен аврорат, и даже проходил мимо той двери, за которой начинался длинный коридор; по обе стороны стен, выложенных бледно–салатовыми панелями, обнаруживались многочисленные комнатки и какие‑нибудь другие коридоры, и другие комнаты, о которых могли не знать некоторые или даже многие сотрудники, никогда в них не бывавшие. Это место чем‑то напоминало Академию, о которой у меня сохранилось множество счастливых воспоминаний, и потому я никогда не заходил туда по собственной воле. Теперь, выйдя из лифта в холл, я открыл эту дверь и мгновенно окунулся в шум голосов, словно это было не управление по обеспечению правопорядка, а редакция желтой газеты.
На меня никто не обращал внимания, и я шел по коридору в его конец, где находилось ложное окно с видом на Лондонский глаз и где оказалось тише, чем в начале. Две последние двери, одна напротив другой, были открыты. Слева за квадратным столом сидело несколько человек с бумагами, ручками и чашками дымящегося чая, а справа, в точно таком же кабинете за таким же столом меня ждал Поттер, без чая и с планшетом вместо бумаг. Рядом сидели двое его коллег, начальники опергрупп.
Оперативники встретили меня угрюмым молчанием, и я не стал изображать вежливость, а просто сел за стол. Поттер придвинул ко мне планшет.
— Прислали сегодня утром.
На экране был всего один снимок, и вглядевшись в него, я сказал:
— Вот черт. Это он?
— Он, — сказал Поттер. — По всем признакам смерть насильственная. Там файл, прочти.