— Еще Малфоев отпустили, — заметил я.
— Верно. Про них‑то я и забыл, — хмыкнул Кэрроу. — Впрочем, неудивительно. Они ведь о нас тоже не помнят. Ты же понимаешь, к нам сейчас никто, кроме проверяющих, не ходит. Причем, заметь, все время разные. Чтобы не привыкли, наверное — не прониклись, так сказать, запретными идеями.
— Амикус, ты умеешь завоевывать внимание, так что они правильно делают.
— Брось, — Кэрроу махнул рукой. — Кого тут завоевывать! Ходят какие‑то старые перечницы да амбалы с медведя ростом. Половина соседей по–английски не говорит, а с другой и разговаривать не о чем — тупые идиоты, просаживают свое время в пивной… Одним словом, магглы, что с них взять. Я больше дома сижу, это Алекто постоянно где‑то болтается. Не знаю, кого она себе нашла в друзья? Наверняка каких‑нибудь местных. Со своими нам общаться не запрещено, хотя кто сейчас в здравом уме будет иметь с нами дело? — Он усмехнулся, словно довольный такой изоляцией; возможно, в его положении, во избежание лишних рисков, изоляция была единственно верным решением. — Вот газеты нам получать нельзя, но это формальность — Алекто все равно их где‑то достает: и "Пророк", и "Вестник", и всякую другую лабуду. Я не читаю, — он отрицательно покачал головой. — Не хочу влезать. Живу как маггл. Это, между прочим, было условием досрочного — жить без палочек, среди магглов, вести смирный образ жизни… Тошниловка, но сам понимаешь, из тюрьмы — любой ценой… Линг, так ты действительно большая шишка?
В общих чертах я рассказал, чем занимался в Легионе и что теперь делаю в Министерстве. Кэрроу внимательно слушал, а потом произнес, кивая:
— Да, всё правильно, всё верно. Это твоё. Все так считали. — Он вздохнул. — Догадываюсь, о чем ты хочешь спросить, но я ничего о нем не знаю. Среди моих соседей Тейлора не было — наверное, Стражи засунули его куда‑нибудь подальше от нас. Я общался только с теми, кому дали обычный срок, не пожизненное. Так что о твоем отце мне ничего не известно. Скажу тебе больше — когда в Азкабан вернулись дементоры, я сразу подумал: однажды Тейлору может очень не повезти. Конечно, какие‑нибудь общественные проверяющие есть и у пожизненных, но случись что, Стражи наплетут им три короба, а те не станут особо напрягаться с расследованием. Кто сейчас будет беспокоиться о преступнике, чье имя вряд ли вообще помнят… — Он запнулся, потом продолжил: — Надеюсь, ты не обижаешься, что я его так назвал? Твой отец — искусный воин и хороший командир, но он был абсолютно… — Кэрроу помахал рукой, подыскивая нужное слово, — рациональным в своей войне, в тех заданиях, которые ему давали. Тейлор никого не щадил, и не потому, что был намеренно жестоким — просто он не понимал, зачем это надо. У него и чувства‑то такого не было — жалость.
— Насчет жалости не знаю, но меня он в последней битве пощадил, — ответил я.
— Ты его ребенок, он только–только тебя нашел! — воскликнул Кэрроу. — Конечно, он не хотел тебе зла! Тем более ты его не разочаровал, вырос не каким‑нибудь безвольным, бестолковым слюнтяем, каких он всегда презирал…
— Ты знаешь, как он оказался в Азкабане?
— Откуда? Я же всю битву под потолком провисел.
— У нас с Тейлором была дуэль, и я в ней победил. Мне кажется, он… ну не знаю, может, он хотел, чтобы я не болтался под ногами, провел бы время битвы в отключке… Наверняка он даже не рассматривал возможность проигрыша, но всё вышло как вышло: я его победил, привел Брустверу, а тот сдал его Стражам.
Кэрроу смотрел на меня, широко раскрыв глаза. Потом медленно выдохнул:
— Невероятно… ты победил Тейлора?
— Победил. Конечно, в самом начале он дрался не в полную силу, но в конце разоружил меня и практически поджарил. Просто мне повезло… если можно так сказать.
— Нда, — Кэрроу почесал подбородок. — И ты, значит, считаешь себя вроде как виноватым?
— Нет, не считаю. Во–первых, я не знал, а во–вторых… — В сознании всплыла сцена, когда я, залечивая в коридоре порезы от заклятья Тейлора, мимоходом назвал его "своей реабилитацией". Мне стало стыдно и противно. — Неважно. Просто не знал.
Кэрроу не удивился и не стал вытягивать из меня то, о чем я не хотел говорить.
Мысль, что Министерство могло использовать дементоров для сведения старых счетов, не приходила мне в голову даже тогда, когда я узнал об их возвращении в Азкабан, настолько глубоко жила во мне уверенность, что Тейлор не сидит без дела, а участвует в исследованиях, которые проводили Стражи и в которых некогда предлагали участвовать и мне. Однако в словах Кэрроу отражались простые желания тех, для кого месть состояла в обыкновенном убийстве. Тот факт, что я об этом не думал, свидетельствовал лишь об одном: мои представления о хорошей жизни Тейлора в тюрьме не имели под собой ровно никаких оснований, служили исключительно для успокоения совести и позволяли не корить себя за очередную ошибку.