— Вы уверены? — спросил Денкне, растягивая слова, как будто загадывал дразнящую загадку.
Брилл наклонился в сторону, чтобы посмотреть в окно, а затем вернулся в вертикальное положение.
— Да, сэр. Это ясное голубое небо без малейшего намёка на водяной пар.
Денкне печально улыбнулся и покачал головой.
— Сегодняшняя молодежь… никакого духа приключений. Имеет ли на самом деле значение, есть облака или нет? Эта одержимость «фактами» заведёт вас в никуда.
— Могу я задать вам вопрос, сэр? — сказал Брилл. — Это связано с уроком.
— Честно говоря, я бы предпочёл, чтобы он связан не был, но вперёд, задавайте свой вопрос, мистер Эпстим.
— Ваши слова о фактах заставили меня задуматься, почему демоны так зациклились на правде. Всё, что я когда-либо читал о них, указывало, что правда для них важнее всего. Можно сказать, что они одержимы ей.
Ник на своём стуле напрягся. Брилл знал о небольших приступах лжи Денкне. Они решили не противостоять ему в этом, — или, скорее, Ник сказал другим этого не делать, и они с ним не спорили. Брилл определённо пытался спровоцировать какой-то ответ на этот вопрос.
Ник не то чтобы запрещал им это делать. Он просто знать не знал, каковы будут последствия провокации мага. По его оценке, для них будет безопаснее и не узнавать. Но если кто-то решится рискнуть, то вряд ли ему было уместно останавливать его. Кроме того, у него были все шансы научиться чему-то от жертвы смельчака.
— Одержимость, — сказал Денкне. — Да, можно так сказать. Это не особенно сложно понять. Не то чтобы они почитают правду — скорее они научились использовать правду в своих интересах. Это форма силы, а кто не будет рад завладеть силой?
Было интересно, что Денкне говорил о демонах как о настоящих и реальных, а не о почти мифических сущностях, которых никто не видел последнюю тысячу лет. Ник задавался вопросом, сказал он так специально или это была простая оговорка.
— Правда — это сила? — спросил Брилл. — Это как знание — сила?
— Не совсем. — Денкне встал, подняв карандаш со своего стола. — Карандаш. — Он медленно произнёс это слово и передвинул карандаш, чтобы все могли его увидеть. — Карандаш.
Он сел на край стола и положил карандаш за спиной, где его не было видно. Он скрестил руки на груди.
— Карандаш. Что вы представили? Вы представили карандаш, верно? Возможно, тот, который я показал вам, возможно, похожий на него, но вы видите то, что я хочу, чтобы вы увидели. Язык во многих отношениях — своего рода магия.
Он сделал паузу, чтобы лёгкое замешательство пропитало комнату. Разумеется, все понимали, что он говорит, но они не могли понять, зачем он это говорит.
Он обернулся к столу и поднял перьевую ручку. Он поднял её, чтобы показать всем. Она была большой и чёрной, не похожей на ту, что лежала в кармане Ника.
— Карандаш. Карандаш. — Он сказал это дважды медленно, а затем положил ручку за спину. — Теперь, когда я говорю «карандаш», что вы представляете?
В классе зашумели.
— Не зацикливайтесь на вопросе — я уверен, вы все знаете, что такое карандаш. Смысл того, что я делаю, заключается в том, насколько легко посеять сомнение. Даже когда вы знаете правду, вас можно заставить подвергнуть себя сомнению, задуматься о том, чтобы позволить определению другого человека вытеснить ваше собственное. И не исключено, что у меня бы даже получилось убедить некоторых из наиболее слабоумных среди вас, что это… — В его руке, словно по фокусу, появилась ручка. — То же самое, что и это. — В другой руке появился карандаш.
Шум усилился, но реального понимания того, на что намекал Денкне, не было. Ник был слишком хорошо осведомлён о том, что делалось, и от этого ему было очень неуютно.
— Что нужно, чтобы убедить вас в неправде? Небольшое запугивание? Немного пыток? Может, немного арканума? Есть множество способов сломить разум человека, разбить его напополам, чтобы он увидел то, что вы хотите, чтобы он увидел. «Истины» нет, есть только твоя правда и моя правда. Мы можем делиться ими, мы можем держать их отдельно, а если мы ослабим бдительность, то можем потерять их. Теперь вы понимаете ценность правды, мистер Эпстим?
Брилл положил руку на подбородок, сжав его так, что его губы сморщились, пока он обдумывал то, что ему сказали.
— Ценность правды… зависит от того, чья это правда?
— Именно, мистер Эпстим. Вы улавливаете очень быстро. Гораздо быстрее демонов, к счастью для нас. Да, если вы упускаете из виду правду, вы становитесь уязвимыми. И как часто мы лжём сами себе, желая, чтобы ложь была правдой? Родители, которым говорят, что их ребёнок — хулиган и олух, но отказываются в это верить. Глава министерства, убеждённый, что в тенях скрываются враги и плетут интриги. Как легко подтолкнуть эти убеждения так, как вы посчитаете нужным. Если у вас есть сила и склонность.
— И демоны использовали это, чтобы создать магию? — спросил Брилл.
— Нет, нет, не демоны. Они не знали, что они одержимы. Это обнаружили мы. Благодаря этому мы создали дверь, чтобы через неё прошли демоны. Вон, вон. — Денкне сомкнул ладони, и ручка с карандашом исчезли. — Вы не можете думать о демонах так же, как вы думаете о людях. Демоны необъяснимы, мистер Эпстим. Демоны рождаются из камней, света и воздуха, как люди рождаются из матки.
— Они подобны духам, но они не духи; подобны душам, но душами они не являются. Может быть, они обладают той же иллюзорной сущностью, что и человек, однако, возможно, всё, что имеет её — дерево, камень или растение — является живым. Живому не требуется дыхание и еда, ему нужно просто быть. Вы существуете — вы живёте. И затем вы не существуете, и затем вы мертвы. И даже в этом случае вы, может быть, просто существуете где-то в другом месте.
— Но как нам удалось победить их? — спросил Брилл.
— Возможно, мы этого не сделали. Мы, ранварцы, такие особенные? Мы совершенно уникальные и превосходим всех прочих? Мы — единственный из всех народов, который достиг господства над арканумом. Мы насмехаемся над нашими более слабыми соседями, но кто мы такие, чтобы претендовать на божественную силу? Эти вещи никогда не заканчиваются простым поражением или победой.
Слова Денкне слегка выбили из колеи класс. Они никогда не слышали, чтобы учитель говорил таким образом.
— По вашим словам кажется, что они боги, — сказал Брилл, его голос стал гораздо тише, как будто он боялся, что его услышат.
— Боги? Нет. Они не принимают ни богословия, ни божественности, ни веры, ни этики. Они не создают, потому что всё создание завершено. Они не судят, потому что ничто, что является истинным, не может быть неверным. Когда демоны впервые пришли сюда, они прибыли с огромным количеством силы. Богам подобные, как можно было бы сказать, но не боги. — Денкне улыбнулся, как будто подумал о чём-то невероятно забавном, но чем не мог поделиться. — Они могли изменять окружающее их, чтобы быть тем, чем пожелают, но у них не было понятия слов. У них был язык, но их разговоры состояли из гор и долин. Буквально. Лес вырастет и умрёт — и это будет простой формой приветствия. Великие тонкости слов и идей, историй — вот что позволило нам встретить их как равным, хотя мы, безусловно, таковыми не были. Это позволило нам… убедить их, чтобы они поделились своей силой.
Ник уловил колебание, увидел сокрытое слово. Денкне собирался сказать «обмануть». Демонов обманули, чтобы они поделились своей силой. Едва ли признак божественного, но явная причина негодования.
— У историй есть сила? — спросил Брилл.
— Конечно, — сказал Денкне, раскинув руки. — Что может быть более могущественным, чем создание вашей собственной реальности и приглашение в неё других? Видеть её, жить ей, быть в ловушке внутри неё, не в силах избежать прихотей автора. Многие люди умерли, слушая хорошо рассказанную историю.
Класс был тихим, раздумывая о том, что сказал Денкне.
— Знаете, — сказал Денкне, — я обожаю эти небольшие беседы. В Королевском колледже у вас не будет возможности поговорить о таком. Все уже всё знают. Здесь я чувствую, что делюсь чем-то особенным. Открываю вам глаза на новые возможности. А теперь давайте посмотрим на облака.
— Там всё ещё нет облаков, сэр, — сказал Брилл.
— Вы уверены, мистер Эпстим?
Брилл наклонился к окну.
— О, кажется, я вижу одно.
Ученики взволнованно бормотали, как будто произошло что-то невероятное, но это с такой же лёгкостью могло быть безобидным изменением погоды. Денкне сидел на столе, постукивая ручкой о карандаш.