— Написал, — ответил Саша, хотя в этом слове он пропустил букву «Е», а букву «С» развернул в другую сторону.
Ему стало немного жарко, и он уже со страхом стал ждать продолжение адреса.
— Теперь напиши: улица Карла Маркса, двадцать пять. По буквам: У, Л, И, Ц, А. Написал?
Саша кивнул, он окончательно запутался и ждал, когда же кончится это мучение.
Теперь, когда Петр Петрович ему диктовал, он писал какие придется буквы, писал их кверху ногами, и развернув в другую сторону, и просто придумывая какие-то новые, никому не известные буквы. А Петр Петрович диктовал ему название улицы, потом название экспедиции и, наконец, фамилию и имя сына. Это ведь письмо должно было пройти далекий путь. Сначала до Одессы на самолете — для быстроты, потом пароходом поплывет к Южному полюсу, через Черное и Красное моря, по Суэцкому каналу, огибая Африку, пересекая экватор, и, наконец, его привезут Игорю.
— Так. Спасибо, — сказал Петр Петрович. — Теперь мы его заклеим.
Саша медленно пошел к дверям. У дверей он оглянулся. Петр Петрович рассматривал его каракули. Саша сделал последние два шага, чтобы навсегда покинуть эту комнату, и тут Петр Петрович сказал:
— Прекрасно, прекрасна… Может быть, ты его бросишь в почтовый ящик, когда пойдешь гулять?
Саша на секунду замер, потом бросился обратно к Петру Петровичу — значит, он ничего не разобрал из-за глаз, — схватил конверт.
— Я сейчас же пойду на улицу и брошу его в почтовый ящик. Я это сделаю сию же секунду. — Он выбежал в переднюю, на ходу схватил куртку, чтобы Петр Петрович не передумал, и выскочил из квартиры.
Только во дворе Саша пришел в себя: вытащил письмо, полюбовался своими каракулями, сложил письмо вдвое и спрятал в дальний карман. Надо было что-то придумать, нельзя ведь просто не отправить письмо. И тут он столкнулся носом к носу с Маринкой.
— Здравствуй, Саша, — сказала Маринка.
— Здравствуй, — сказал Саша.
— Ой, снова пошел дождь! — сказала Маринка. — Ты без дела вышел на улицу или по делу?
— Без дела, — сказал Саша.
— Тогда пойдем ко мне, — сказала Маринка.
— Нет, — ответил Саша.
— Пойдем, — сказала Маринка и добавила между прочим: — У нас дома никого нет.
— Не пойду, — сказал Саша.
— Глупый, — сказала Маринка. — Папа совсем на тебя не сердится.
— Я видел, как моя мама разговаривала с ним. Она меня ругала, ругала, а он кивал головой, что согласен с ней. Теперь у меня вообще знаешь какая жизнь: мама со мной не разговаривает, бабушка не разговаривает. — Он сунул руку в дальний карман, пощупал письмо Петра Петровича и просто чуть не заплакал.
— Мой папа так делал головой? — спросила Маринка и показала, как ее отец клевал носом.
— Так, — ответил Саша.
— Это значит, что он тебя совсем не ругал, это значит, что ему было тебя жалко. Он всегда так делает, когда ему кого-нибудь жалко. Ясно тебе?
— Ясно.
— Смотри, какой сильный дождь пошел, — снова сказала Маринка. — И листья на деревьях все облетели… Скоро придет зима. Ну, побежали к нам.
И они побежали к Маринке. Они поиграли в автомобили, потом в самолеты. А потом Маринка сказала:
— Давай смотреть марки.
— Не хочу, — решительно сказал Саша. — И вообще я ухожу.
— А мне теперь папа разрешает смотреть свой альбом, — сказала Маринка. — Это теперь наш общий альбом. Мы с ним вместе собираем марки.
Маринка, не дожидаясь, когда Саша уйдет, вытащила альбом и положила его на стол.
— Смотри, вот новая марка республики Алжир. А вот новая кубинская марка. Правда, красивая?
Саша взял марку и долго разглядывал ее рисунок. А Маринка несколько раз выходила из комнаты, чтобы показать, что она полностью доверяет Саше.
…Когда Саша открыл входную дверь в свою квартиру, он услыхал голос Александры Ивановны.
— Может быть, он перестал ходить в школу, потому что его один мальчик дразнил «девчонкой»? — сказала Александра Ивановна. — За его длинные волосы. А может быть, еще что-нибудь случилось, в этом надо разобраться…
Саша слышал, как бабушка жалобно всхлипнула.
— Ну, что вы, право, Евдокия Фроловна, — услышал Саша голос Петра Петровича. — Ничего ведь страшного не произошло. Мальчик выходит в жизнь, на его пути первые трудности… Ну, вот он перед ними и спасовал.
— Не успокаивайте меня, Петр Петрович, — сказала бабушка. — Просто мы его не так воспитали. Мало было строгости. Что теперь делать, ума не приложу, а Ольге даже боюсь об этом сказать. Столько у нее переживаний, столько переживаний… А ведь раньше он был такой смирный, ласковый мальчик.