«Интересно, а меня снова побрили?» — подумал Боня. Проверить не удалось, руки-ноги так и не шевелились.
Следующим номером программы оказался шкаф, немного напоминающий стационарный томограф (Боне как-то исследовали позвоночник, поэтому он имел представление о том, что это такое). Только вместо стола для пациента перед «тоннелем» аппарата стояла здоровенная ванна, наполненная темно-зеленой жидкостью или даже желе крайне неаппетитного вида. Именно в эту ванну Боню и погрузили, причем с головой. Парень закрыл глаза и задержал дыхание. Странно, но никакого дискомфорта он при этом не испытывал. По легкой вибрации он догадался, что ванна въехала в «тоннель». Время словно остановилось.
Вдруг откуда-то издалека Боня услышал голос Ярдата:
— Шеф, какие-то помехи в районе головы. Вы на него никаких плетений не накладывали?
— Нет, сам же знаешь, что нельзя. Зубы я ему, конечно, заговаривал, но только в переносном смысле.
«А артефакт-переводчик у меня так во рту и остался, — вспомнил Боня. — Да уж, доигрался в шпионов…»
Тут снова раздался голос Хаурбана:
— Попробуем-ка подавить эти помехи. Давай на полную мощность!
И тут Боня вырубился…
Сознание возвращалось постепенно и как-то фрагментарно. Наконец Боня начал хоть что-то соображать и приоткрыл глаза. Болело все. Он все еще лежал в ванне, но из «томографа» ее уже выдвинули. Инопланетяне встревоженно склонились над своим «подопытным кроликом», а затем отступили на один шаг. Боню снова подняло в воздух и понесло в уже знакомый ящик. Затем объект экспериментов был перемещен в еще один ящик и задержался там на более долгий срок. Что-то гудело, волны накатывали одна за другой, и боль постепенно отступала, а сознание прояснялось. Ящик вокруг Бони наполнился каким-то легким сиянием, и крышка открылась.
Возникла физиономия Хаурбана, который, увидев сияние, с диким воплем подпрыгнул, а затем исполнил что-то вроде танца и арии профессора Хиггинса из «Моей прекрасной леди» на тему «Я сделал это!».
На сердце у Бони резко полегчало. Заодно он обнаружил, что тело вновь его слушается, так что из ящика он вылез самостоятельно. Особых изменений он не ощутил, но теперь вокруг него возникла, постепенно расширяясь, легкая, почти незаметная золотистая дымка.
«Неужели это и есть мана?» — подумал Боня, но вслух говорить не стал. Вместо этого он спросил, не найдется ли в хозяйстве инопланетян зеркала, а то ему интересно посмотреть, что с ним стало.
Когда до Хаурбана дошло, что Боня его о чем-то спрашивает, он прервал свой концертный номер, подошел к дорогому гостю танцующей походкой, поднялся в воздух и сам надел Боне на шею кулон-переводчик. Глава экспедиции сделал небрежный жест, и одна из стен преобразовалась в огромное зеркало. Затем Хаурбан разродился новой лекцией на тему произошедших с Боней изменений. Говорил он, как и вчера, вполне толково, но впечатление от рассказа было испорчено излишним самолюбованием и беспрестанной похвалой самому себе. Боне тоже досталось немало комплиментов, но исключительно как гениальному творению гениального мастера.
Боня внимательно разглядывал себя в зеркале. Наиболее заметным было то, что немного увеличилась голова. Конечно, таким же большеголовым, как инопланетяне, он не стал, но все же череп немного вытянулся вверх. Визуально лоб стал лишь на пару-тройку сантиметров выше, чем был. Учитывая отсутствие волос и бровей — почти незаметно.
На теле не осталось ни родинок, ни других пигментных нарушений. Зубы и ногти, к счастью, уцелели.
А Хаурбан продолжал вещать о том, что Бонин организм теперь может самостоятельно восстанавливаться. Например, царапина исчезнет без следа за несколько секунд, сломанный ноготь отрастет за полминуты, новый зуб — за пару часов. Кстати, зубы и вправду восстановились, никакого намека на кариес, да и те, которые были когда-то удалены, сейчас выросли заново. Вот здорово!
Усталости он теперь тоже не должен ощущать, организм возвращается в первоначальное состояние с такой скоростью, что накапливаться она просто не успеет. В том числе и в сексе (при этих словах Боня несколько смутился, но нельзя сказать, что огорчился).
Но некоторые вещи Боню все-таки не обрадовали. Отсутствие волос, например.
— Для разумного волосы — атавизм, — возмутился Хаурбан.