- Еще будешь? - улыбаясь, спрашивал один из школьников.
Боря сводил лохматые рыжие брови к переносице. Задумывался. Если бесплатно предлагают продукт, за который надо отдавать деньги - значит, не надо отказываться. И он пил. Второй стакан, третий, пятый, восьмой ... Из его глаз капали слезы, он постоянно икал от пучивших его желудок газов, вода стекала по подбородку на грудь, и всё это было очень неприятно. Боря с мольбой смотрел на подростков, качал головой, давая понять, что больше пить он не хочет. «Какие добрые ребята, им не жалко для него газировки, но как им сказать, что он уже утолил жажду»?
Но его добродетели лишь смеялись и совали юродивому очередной стакан газировки. Его организм уже отказывался принимать воду. Боря садился на асфальт, и его тошнило. От стыда и бессилья он закрывал лицо руками и плакал. Наконец, кто-нибудь из взрослых отгонял школьников, брал Борю за руку и усаживал на скамейку. Подошедшая пожилая женщина успокаивала его, поглаживая по голове. Жалела.
- Бедный Боречка ... Издеваются над тобой придурки, - она потрясала кулачишком вслед удаляющимся недорослям.
Боря замирал, и скудный разум его пытался понять создавшуюся ситуацию: ведь его никто не обижал - наоборот, школьники угощали газировкой. Но у этой женщины такой приятный голос и жалобные глаза! Он ничего не понимал и начинал злиться. Раскачиваясь из стороны в сторону, блаженный плотно сжимал губы, надувал, словно хомяк, щеки и издавал пронзительный визг. Лицо его при этом становилось невероятно красным, изо рта шла пена.
Жалостливая женщина в испуге отскакивала от юродивого и спешно крестилась. Добро тоже таит в себе опасность. Порой оно может принести больше разрушений, чем простенькое зло. Жалость сейчас была неуместна, ибо она предполагает надежду, которой не суждено осуществиться.
У Бори начинался острый невротический приступ. Он валился на асфальт, достаточно сильно бил себя ладонями по лицу, отчаянно дрыгал ногами, продолжая истошно вопить. Вокруг несчастного собиралась толпа зевак. Многие с испугом, некоторые с сожалением, а кто и с отвращением наблюдали за его муками. Кто-то мчался за Ирой. Вскоре прибегала Борина мать и, наклонившись над сыном, громко выкрикивала:
- А ну-ка хватит орать, идиот, а то в больницу сейчас отвезу.
Она всегда считала его дураком и заявляла об этом открыто и прямо. Услышав слово «больница», Боря тут же чудесным образом исцелялся. Он помнил предыдущие визиты в клинику. Это хмурые, неразговорчивые врачи, бьющие молотком по коленям и даже норовящие стукнуть им по лбу, горькие, неприятные таблетки, воздействия которых Боря боялся, а главное, болючие и частые уколы, которые приводили его в неописуемый ужас. Нет, в больницу он не хочет!
Ира брала сына за руку и помогала ему подняться.
- Ну, чего уставились? - она колючим взглядом обводила зевак. - Цирк вам здесь, что ли? Странные люди, ей Богу, - продолжала ворчать Ира и делала сакраментальный вывод о собравшихся: - Больные, наверное, вы, а не он, - она тыкала пальцем в сына. В ее голосе возникала интонация упрямого, торжествующего и, пожалуй, справедливого превосходства над угрюмо молчащей толпой.
Боря отряхивал брюки от пыли и, словно чувствуя за собой какую-то вину, опускал голову и ковылял вслед за матерью.
В непосредственной близости я увидел юродивого в бильярдной. Ради любопытства он заглянул в злачное заведение и, увидев мечущиеся по зеленому сукну шары, застыл в изумлении. Надо полагать, что эту игру он видел впервые.
- Заходи, Боря, гостем будешь, - Виктор Иванович жестом пригласил его зайти в помещение.
Потоптавшись у дверей в нерешительности, Боря всё же переступил порог бильярдной, не отрывая восхищенного взгляда от игровых столов.
- Садись, Боря на стул, в ногах правды нет, - маркер отнесся к блаженному, как к равному и совершенно здоровому человеку. И странно - тот вполне внятно и адекватно ситуации ответил Виктору Ивановичу:
- Спасибо, я постою. Так лучше за шариками наблюдать, - лицо его по-прежнему оставалось невзрачным, но что-то отталкивающее исчезло - в его словах и тем более во взгляде ощущался здравый смысл.. В этот момент Боря был невероятно спокоен и даже преисполнен некоего достоинства. И вдруг я замер от внезапной мысли, которая раньше никогда не приходила мне на ум: юродивость не только душевное заболевание, а еще и искусство высшего притворства. Кроме меня и Виктора Ивановича на Борю никто внимания не обращал - посетители бильярдной были всецело увлечены игрой в «американку». Искоса наблюдая за блаженным, я испытывал приступ легкого недоумения: в данную минуту он едва ли отличался своим психическим состоянием от любого из нас. Скрестив руки на груди, живыми быстрыми глазами Боря наблюдал за желтыми шарами, с треском снующими по изумруду сукна.