- Не, не, - папа решительно отодвинул предложенный ему стакан вина. - Мы только сок, - он поправил шапочку на моей голове. - Правда, сынок?
Я энергично закивал головой, хотя по цвету разницы между напитками не было. Очевидно, она ощущалась во вкусе.
- Что, Миша, боишься снова потерять ребенка? - спросил отца один из его приятелей.
Ничего не ответив, тот лишь многозначительно развел руками.
Несколько лет спустя, уже после смерти папы, на поминках его друзья расскажут эту трагикомическую историю.
Однажды, - мне было около года, - мама отправила нас с отцом гулять. Папа выкатил детскую коляску на улицу и осмотрелся по сторонам. Собеседником в то время я был, надо полагать, никудышним, а отец всегда тянулся к компаниям - он категорически не переносил одиночества. Невдалеке, в увитой диким виноградом беседке, сражались местные шахматисты. Папа тоже являлся поклонником Каиссы, и, естественно, подошел к коллегам поближе. Время от времени, любители мудрого состязания наклонялись за стоящей под столом бутылкой. Угостили и «Мишу»; причем, не раз. Когда спиртное закончилось, кто-то сбегал в гастроном. Вскоре стало темнеть, и дебаты о ферзевых гамбитах и сицилийской защите переместились в близлежащую «стекляшку». Я вместе с коляской следовал за всей шахматной компанией. Через час чувство долга и любовь к семейному очагу сподвигли отца покинуть прибежище несостоявшихся гроссмейстеров. Правда, без меня. Папа «зевнул» этот ход - он просто забыл о моем существовании. Весьма довольный удачно проведенным вечером, весело насвистывая марш Мендельсона, отец неспешно поднимался по лестнице. Достал из кармана ключи, сунул их в замок и ... вспомнил о любимом отпрыске. Значительно быстрее своей запоздалой мысли, перескакивая через три ступеньки, он бросился вниз и стремглав побежал к кафешке. Увы, забегаловка оказалась закрытой. Папа, обхватив никчемную голову руками, со стоном опустился на асфальт. Надо полагать, что у отца это был самый острый приступ чадолюбия. Еще раз с тоской взглянув на мрачно темнеющие окна пункта общественного питания, он увидел на дверях приклеенную скотчем бумажку. Уж неизвестно что - безысходность или аналитический склад ума заставили папу ознакомиться с объявлением. Рукопись содержала следующий текст: «Идиоты! Кто забыл ребенка, обращайтесь по адресу Коммунаров, 59. Спросить тетю Пашу».
- С тех пор твой отец при тебе никогда не употреблял спиртные напитки, - рассказчик похлопал меня по плечу. - Хороший был мужик, будет земля ему пухом.
Мы вышли из кафе и направились к стадиону. Это была любовь с первого взгляда - рокочущие, словно море во время шторма, трибуны, освещенный мощными прожекторами изумрудный прямоугольник поля, осмысленно снующие по нему футболисты. Всё это выглядело сочно, интригующе, ярко. От полноты ощущений у меня перехватило дыхание. Отец почувствовал мое состояние.
- Классно, - он заглянул мне в глаза. - Правда, сынок?
Противоборствующие команды, атакуя, волнами накатывались на ворота друг друга. Болельщики, заполнившие трибуны до отказа, неистовали в диком реве, когда атаковали, облаченные в желто-зеленую форму «наши». И заходились в разбойничьем, пронзительном свисте во время натиска соперника. Отец мне на ухо выкрикнул, что подобный шум ему довелось слышать на концерте легендарных «PINK FLOYD» в Москве. Я ему что-то ответил, но не услышал своего голоса.
- Папа! - возопил я что есть мочи, но мое обращение потонуло в десятках тысяч других голосов. - Как здорово! - Мне уже не требовался ответ. Я был счастлив; нет, пожалуй, наполнен какими-то волшебными, неведомыми ранее, ощущениями.
Однако немного смущали слова, выкрикиваемые болельщиками в адрес судьи. Некоторые из них мне приходилось слышать во дворе. Похоже, что рефери был самой отвратительной фигурой на поле. Человек в черной одежде невпопад свистел, останавливая игру на самом интересном месте, необоснованно придирался к нашим игрокам и, что самое страшное, потворствовал вопиющим безобразиям, которые вытворяли наши соперники.
Во время перерыва, когда мы с папой ели эскимо, а его приятели потягивали пиво, я поинтересовался:
- А кто такой пидарас?
Отец застыл с открытым ртом, не донеся продукт до места назначения. Папины друзья перестали чистить воблу. Их вопрошающие взгляды уперлись в трезвенника.
- Почему ты спросил об этом, сынок? - осторожно произнес отец.