- Где можно так долго шляться?
- Мама ведь предупреждала, что задержится, - Валерке было вновь жалко папу. Он смотрел на часы и оптимистично-фальшивым голосом добавлял: - Скоро уже придет.
На лице отца застывала каинова печать интеллигента-неудачника. Едва заметно кивая, он молча уходил в спальню. Валерке же нужно было общение - он с юношеской жадностью начинал познавать мир. Дома ему никто не объяснял: почему ему так часто стала сниться Лариска с соседнего подъезда, почему не засчитали гол Титова в ворота бельгийцев, почему все говорят, что «ганжибас» употреблять плохо, а рок-музыканты охотно это делают?
Однако ответы на подобные вопросы можно было услышать около беседки, в которой дворовые мужики играли в домино или в шахматы. Они будто соревновались друг с другом в излишествах и пороках: курили дешевые, с запахом горящего сарая, сигареты, пили купленный у Люськи самогон и жутко сквернословили. Эти веселые, плохо разговаривающие, зачастую грубые люди почему-то притягивали Валерку к себе. Как, впрочем, и остальных мальчишек двора. Они, со слов Паши-летчика, вскоре выяснили, что Лариска так часто улыбается потому, что «уже давно просится на травку». «Титов, оказывается, спит на ходу, потому его больше не берут в сборную», - авторитетно заявлял дядя Саша. Он же, с видом знатока, добавлял, курить гашиш - гиблое дело; уж лучше стакан-другой портвейна хлопнуть. Кто-то из мужиков высказался и о Валеркиной маме. Мол, идёт и попкой всем подмигивает. На него тут же цыкнули остальные - сынок ее тут. Сколько Валерка потом не приглядывался, так ничего подобного не смог заметить. Когда взрослая беседа приобретала уж слишком фривольный оттенок, мальчишек отгоняли прочь. Да и больно надо! Колька-армянчонок нашел на чердаке оставшиеся от своего отца порнографические журналы, и они как следует рассмотрели некоторые пикантные особенности женского тела. Не понравилось... Сережка Червонный сказал, что всё это фигня, и лучше сходить на озеро искупаться. Так они и сдружились, как это происходит, наверное, на каждой улице, в каждом дворе. Валерке нравилось в своих друзьях всё, вернее, почти всё. Его немного смущала кличка, которую ему присвоили новые товарищи. Еще он не любил, когда Червонец заставлял их надевать боксерские перчатки и драться друг с другом. Как он говорил «боксировать». Впрочем, в боксерскую секцию Валерке тоже пришлось идти. Один за всех, все за одного... Однако редкая тренировка заканчивалась без синяка под глазом, разбитой губы или припухшего носа. Однажды отец, удивленно разглядывая очередной фингал, тихо спросил:
- Обижают во дворе, сынок?
- А хоть бы и обижали, - вмешалась в разговор мать. - Можно подумать, что ты пошел бы заступаться, - она сердито гремела посудой.
- Я только спросить хотел, - ответил папа, опустив глаза.
- Спросить, спросить, - передразнила его мама. - Размазня...
- Это меня на тренировке ударили! - выкрикнул Валерка. Ему так не хотелось, чтобы мама снова ругала отца.
- А ты не ори, - парировала мать и заявила: - На бокс свой - больше ни ногой. Ходишь вечно в синяках, как уличный хулиган. - Она сурово посмотрела на сына, ожидая, что он начнет ей перечить.
Но Валерка возражать не стал и даже обрадовался запрету: теперь у него появилась веская причина отказаться от ненавистных тренировок.
- Мать не разрешает, - опустив глаза, буркнул он друзьям, когда пришло время собираться в спортивный зал.
- Мама не пускает... Бу-бу-бу-бу... - Юрка сплюнул на землю.
- А вот он и будет у нас Бу-Бу, - усмехнувшись, сказал Червонец. - Кликуха - лучше не придумаешь, - он повернулся к остальным мальчишкам. - Поняли?
- Чего ж не понять? Поняли, - засмеялся Юрка. - Иди Бу-Бу к своей мамочке, она тебе шоколадку купит.
Так растаявшее мороженое делает пятно на рубашке - ничем не отмоешь. Теперь иначе, как Бу-Бу никто из друзей Валерку не называл.
Долгое время Валерка не чувствовал за спиной отца никакой защищенности и даже стеснялся его интеллигентской неловкости. Но однажды произошло событие, поставившее папу на пьедестал героя. И теперь уже он - Валерка - ходил с гордо поднятой головой, охотно рассказывая друзьям и соседям подробности отважного поступка отца.