Витюша попытался проникнуться величием момента, но, судя по физиономии участкового, у него ничего не получилось.
- Я, собственно, и в бильярд-то играть не умею, - он пожал плечами, не зная, что еще добавить - уж больно неожиданным оказалось это предложение.
- Да и не надо вам в «американку» или в «карамболь» играть, - лейтенант встал со стула и в некотором возбуждении принялся ходить по комнате. - Следить за порядком, предотвращать потасовки, - он остановился перед Витюшей. - Вот и все ваши обязанности. Ну и, естественно, чтобы никаких наркотиков, - участковый посмотрел на стол, - и желательно, выпивки.
Витюша видел в старых кинофильмах актеров, исполнявших роль маркёра. Непременно это были чуть плутоватые, слегка пьяненькие старички в черных атласных нарукавниках. Они всегда являлись авторитетами своих заведений - завсегдатаи, как правило, прислушивались к их мнению. Витюша усмехнулся.
- Я согласен, лейтенант.
XXIX
Рано утром мы с Червонцем отправились в путь. На автовокзале нам невероятно повезло - автобус на Майкоп отправлялся через пятнадцать минут. Через три часа мы уже должны были быть на месте. В столицу Адыгеи автобус прибыл вовремя и без приключений. На майкопском автовокзале мы пересели в старенький, советских еще времен «ПАЗик» и еще столько же тряслись по горной грунтовой дороге. В зеленом предгорье, под станицей Новокаменской, в чудной долине Гузерипль располагался крохотный черкесский аул Понежукай. Он словно затерялся среди вековых дубов и стройных ароматных сосен, запутавшись в густых зарослях ежевики. Местные жители, как и их неприхотливое бытие и жизненный уклад, словно застыли в девятнадцатом веке. Гордые горцы в высоких папахах кратко перекликались гортанными голосами, стройные, одетые во все черное черкешенки с кувшинами на плечах легко и изящно скользили по горным тропинкам. Посеревшие от дождей ракитовые плетни; лошадиные черепа на акациевых кольях; пасущиеся на горных склонах несметные отары овец; голая, почти черная от загара детвора, бегающая по жарким, пыльным улицам - всё это не переставало поражать нас - городских жителей - своей экзотичностью и кавказским колоритом. Cпросив у местных жителей, где находится дом дедушки Хазрета, мы нашли нужный нам адрес. От длительного путешествия невероятно, словно после насыщенной тренировки, гудели ноги. «Наконец-то отдохнем», - подумал я. Червонец тяжело дышал и, скорее всего, одобрил бы мою мысль. Изнуряющая жара, стоявшая все эти дни, также не добавляла сил. Но радость наша была преждевременной. Вышедшая из дома старуха сказала, что Аслан с дедушкой сейчас на пасеке. На наш вопрос «а далеко ли она находится», бабка ткнула рукой в сторону близлежащей горы.
- За аулом есть тропинка, - с сильным кавказским акцентом, но довольно понятно сказала она. - По ней обойдете гору слева и попадете к водопаду. Однако еще до него вам на пути встретятся старый эвкалипт и большой камень - не отходите от них далеко в сторону. Возле водопада спуститесь на грунтовую дорогу. По ней надо прошагать километра два, и внизу, в долине, увидите пасеку, - старуха заглянула нам в глаза. - Всё запомнили? - Заметив наше сомнение, она, улыбаясь, добавила: - Ничего, с помощью Аллаха найдете.
Сопровождаемые удивленными взглядами аборигенов, мы быстро миновали аул и направились к горе.
- Василь, это чеченцы? - посматривая на горцев, спросил Червонец.
- Почти, - без тени улыбки ответил я. - Серега, скажи, пожалуйста - какая оценка у тебя в этом году по географии?
Червонец обидчиво засопел, и дальнейший путь мы преодолевали молча. По узкой, местами исчезающей в зарослях бузины тропинке мы обогнули гору. Порой приходилось продираться сквозь заросли кустарников и высокой травы. Я ориентировался по приметам, которые нам подсказала старуха: огромному замшелому камню, видимо, обрушившемуся с вершины горы еще несколько веков назад, по высоченному эвкалипту, росшему на развилке, по едва различимой тропинке, по шумевшему невдалеке серебристому водопаду, ниспадавшему с отвесной скалы.
Сергей, сбивая палкой заросли бузины и крапивы, сделал еще несколько шагов вперед. Перед нами стояла огромная вековая шелковица. В лучах заходящего солнца ее листья мерцали матовой бронзой. Величавая стать тутового дерева притягивала к себе своим совершенством, и мы стояли, как завороженные, не в силах оторвать от него взгляд. Неожиданно небо заволокли темные лохматые тучи, предупреждая о надвигающейся грозе. Золотисто-лазурные лучи, - как на старинных полотнах художников, - смело пробивались сквозь их тяжелую завесу. Туман, клубившийся в ущелье, опал, обнажив внизу желтую от прибрежных глин реку Белую. Стало темно, как ночью. В углу небосклона - на востоке - резвились стремительно-желтые всполохи. Сверкнула раскидистая молния, загрохотал гром, и через несколько секунд разверзнувшиеся небеса обрушили на землю потоки теплого летнего ливня. Лиловые ветки молний испещряли темное небо. Невыносимо громко, порой жутко, грохотал гром. И вдруг всё стихло. Прекратился ливень, и грязные тучи расползлись серыми рыхлыми комками, из-за которых улыбнулось синевой небо. С омытых листьев шелковицы неспешно сбегали брильянтовые капельки воды. Желтогрудые синицы деловито и шустро шныряли с ветки на ветку. Снова, как будто и не было грозы, ослепительно сверкало солнце. Стянув с себя мокрую одежду, мы повесили сушить ее на ветки, а сами, в наряде Адама, принялись собирать на траве сбитые дождем и порывами ветра спелые, необыкновенно крупные ягоды шелковицы. Через полчаса наша одежда высохла и счастливые, с беззаботно-юношеской радостью в сердце, мы направились в сторону грохочущего водопада.