Паша открыл дверцу машины и, подвинувшись к середине сиденья, освободил мне место.
- Давай залазь, спортсмен, - он выпустил мне в лицо облачко винного духа и радостно улыбнулся. Паша-летчик был невероятно обтрепан, но всегда жизнерадостен. Несколько месяцев назад я отбил его у группы моих ровесников, с которыми он выяснял отношения уже далеко не дипломатическими способами - разногласия оппонентов не удалось разрешить мирным путем. Правда, свои законные «украшения» он успел получить.
- А чё они, козлы, лысыми ходят? - потирая ушибленные места, оправдывал тогда свою справедливую ярость Паша. С тех пор он «шибко уважает» меня и при встрече, с регулярной настойчивостью, предлагает стакан портвейна. Уважение его ко мне значительно возрастает, ибо я с такой же частотой отказываюсь от угощения.
Початая бутылка портвейна «три топора» бережно - для устойчивости - была прислонена к лобовому стеклу. Вдруг за моей спиной раздался какой-то шорох. Затем еще. За сиденьем, на полке, предназначенной для отдыха дальнобойщиков, послышались возня и чьи-то вздохи.
- Костя девчонку с трассы привез, - Паша мотнул головой на цветастую шторку, скрывающую парочку, и скабрезно хихикнул. Впрочем, о присутствии девушки настойчиво сообщал густой запах приторных духов. Паша наполнил стакан темно-коричневой жидкостью и протянул мне. Я жестом отклонил его, и он, облегченно вздохнув, вылил содержимое в свое тщедушное тело.
Возня на полке стихла, и вскоре из-за занавески показалась взъерошенная голова хозяина машины.
- Привет, Василь, - он достал из пачки сигарету и, тряхнув коробком, зажег спичку. Мерцающая точка тлеющей сигареты заалела в темноте. Костя натянул на себя спортивные брюки и спустился на широкое сидение.
- Ну, давай, вперед, - он взглянул на Пашу и кивнул на полку. - Не бойся, жене не расскажу.
- Да ну их к чертям, этих баб... - философски, с напускной гордостью ответил тот. Похоже, упоминание о жене вряд ли испугало Пашу-летчика. - Одни неприятности от них.
- А, ну-ну... - Костя усмехнулся и снисходительно похлопал его по плечу. - Спортсмен, а ты не желаешь? - он покосился на меня.
- Водила, мы так не договаривались! - шторка снова распахнулась и, оглянувшись, я увидел сидящую по-турецки обнаженную девушку. Увидеть нагой женщину в такой ситуации - значит утратить нечто возвышенно-волнующее. То, о чем я трепетно и сладострастно мечтал каждую ночь, предвкушая - не обязательно от Лены; это был собирательный образ вымышленной очаровательной девушки - нескончаемый поток поцелуев, нежных девичьих ласк, обжигающих прикосновений, от которых останавливается дыхание и ... вдруг это является так обыденно и удручающе доступно в образе женщины, пахнущей дешевым вином и не более дорогими духами.
Она потянулась за сигаретами. Ее груди слегка качнулись у меня перед глазами. Где-то в глубине живота горячо перекатился красный горячий комок, но тут же остыл, уступая место холодному и злому разочарованию, которое стремительно наполняло мое юное тело. Унизительная продажно-принудительная любовь протягивала ко мне свои липкие пальцы, предлагая совершить постыдное соитие. Взгляд девушки обратился в лобовое стекло (очевидно, она пыталась определить, в каком районе находится), но вдруг остановился, уткнувшись в бутылку.
- Это и всё, что осталось? - беспокойство немедленно отразилось на ее лице. Оранжевые волосы по-осеннему полыхнули в сумраке прокуренной кабины. Наконец, она накинула на тело Костину рубашку и свесила ноги с полки.
Костя достал из сумки еще одну бутылку портвейна и, подкинув ее в руке, показал девушке. Затем, многозначительно хмыкнув, кивнул головой на меня.
- Ой, да ты мертвого уговоришь, - девушка поспешно поменяла решение и протянула ему пустой стакан. Говорила она голосом плаксиво-безразличным и даже заискивающим.