4-7 главы
IV
В этом же году Николай пошел в первый класс.
В такой же степени, как печалилась из-за разлуки с Вазгеном тетя Марина, радовался его отсутствию их отпрыск. Что греха таить: за малейшую провинность тяжелая ладонь гастарбайтера частенько припечатывалась к филейному месту сына. Порой поднималась и повыше, отвешивая увесистые, звонкие затрещины. Хотя нельзя было сказать, что Вазген свое чадо не любил, но сказывался крутой характер армянского мужчины - всё должно быть именно так, как он сказал, но никак не иначе.
Оставшись вдвоем с матерью, Николай, наконец, почувствовал свободу. Родительница, конечно, иногда упрекала Коленьку за неприготовленные вовремя уроки, за беспорядок в его комнате, за постоянное «кусочничание» между завтраком-обедом-ужином. Но это добродушное ворчание не шло ни в никакое сравнение с педагогическими приемами отца. Кстати, повышенный аппетит сына внушал некое опасение тете Марине, но она и предположить не могла, что это лишь один из компонентов его гормонального сбоя. Как он произошел и каковы его причины, внятно объяснить, пожалуй, никто не мог: ни родители мальчика, ни врачи, ни даже прозорливая и всезнающая бабка Дарья. Всё твердила одно и то же: «Пропадет, малец». Пыталась, правда, помочь, но ничего у знахарки на сей раз не вышло. Шли месяцы, годы, а Коля никак не взрослел, хотя его ровесники уже говорили басом, засматривались на девочек и внизу живота у вчерашних мальчишек появился темный пушок.
Прояснить ситуацию, - впрочем, это были уже последствия, - мог лишь сам Николай. Как-то на антресолях он обнаружил оставшийся от отца видеомагнитофон с десятком-полтора кассет. Вазген, совершенствуя сексуальное мастерство, на сон грядущий любил смотреть порнофильмы. Изучив инструкцию, чадо освоило правила пользования бытовой техникой, и взору недоросля предстали вакханальные картины развратной любви. Буквально через несколько минут просмотра, неокрепшая, но уже адекватно реагирующая его плоть возбудилась, и Коля стал мастурбировать. Всё бы ничего, коли время пришло, но юноша представлял себя изнывающей от страсти девушкой, похотливо постанывающей на экране. Занятие Коленьке очень понравилось и не проходило дня, чтобы он не предавался сладострастной манипуляции. При этом он воображал себя кем-нибудь другим, и персонажи его вымыслов каждый раз менялись, но непременным оставалось одно условие - все они были женщинами.
Соседом Николая был Сергей Червонный. Несмотря на то, что их дворы разделял лишь низенький забор, дружбы между мальчишками не получилось. Атлетично сложенный Червонец игнорировал и даже презирал соседа-хлюпика. Причин для этого было две, и обе являлись невероятно важными. Во-первых, не пристало спортсмену-разряднику водиться с вечно жующим маменькиным сыночком. Вторую причину Сергей едва ли мог внятно объяснить. Если бы это, конечно, потребовалось. Дело в том, что отцом Николая стал временный сожитель тети Марины, заезжий нелегал армян Вазген, что в этих краях, мягко говоря, не приветствовалось. Хотя ничем, кроме доброжелательности, трезвости и трудолюбия «чурка» себя не успел проявить. Тем не менее, отпрыск гастарбайтера не являл собой никакого интереса для Червонца и его компании.
Однако вскоре случилось происшествие, кардинально изменившее судьбу нескладного армянчонка. В один из жарких летних дней тетя Марина послала Коленьку в булочную за хлебом. Близлежащий магазин оказался закрыт на перерыв и Николай отправился в универсам, который находился в нескольких кварталах от дома. Чтобы сократить путь, Коля решил пойти через скверик. Возле фонтана немногочисленную публику развлекал блаженный Боря - местная достопримечательность. Закатив брюки до колен и сняв рубашку, юродивый, словно ребенок, плескался в спасительных, холодных струях воды. На улице стоял август, и люди томились от жары. Время от времени Боря набирал полные пригоршни воды и швырял ее в окруживших фонтан зевак. Публика - в основном подростки - визжала, но не расходилась: и интересно, и приятно.
Невдалеке, на скамейке, расположился участковый милиционер - младший лейтенант Гаврилко. Положив рядом с собой фуражку, он лениво наблюдал за резвящейся молодежью и время от времени протирал вспотевшую лысину носовым платком.