Нат (Нет).»
«А хочешь сильный отворот сделать – три ночи не спи.
Между полной луной и новой, на убывающей, разожги костер. Возьми сушеные листья вербены («голубиной травы»). Держи листья в руках и громко выкрикни имя - кто тебе докучает своими ухаживаниями. Брось листья в огонь, говори:
«Вот боль моя,
Забери ее и исчезни.
Теперь уходи,
Прочь от меня беги»
На уджа! (не уходи)
«Не хочешь быть больше с кем-то, отрежь у него прядь волос и сожги при свете молодой Луны. До следующей молодой Луны вы расстанетесь.»
Тей, энин, деш (восемь, девять, десять)
Две монеты, вот как?
На одной скол.
Рада: «Да ты сама посмотри на его руку. Линия-то обрывается. Люди на лица привыкли смотреть, а настоящая цыганка всегда сначала на ладонь посмотрит.»
Нет. Нет. Нет.
Аня запирается в ванной.
Надевает свадебное платье.
Набирает воду.
Включает фен.
Бросает в воду.
Я не могу сказать о себе, что я хорошая. Потому что делала много нехороших вещей. Ну, не то, чтобы прям совсем плохих, а так, скажем так, с душком. И пока никто о них не знает, они и за плохие-то не совсем сойдут. Мелкая пакость, так, вроде? Но если уж совсем правде в глаза смотреть и не моргать, выходит, что… Я врала, хотела чужого и завидовала. Брала, что мне не принадлежит, желала зла и думала о смерти много раз.
Я плохая, шувани. Помоги мне? Хоть я не цыганка, а ты все равно возьми и помоги мне.
Из двух монет только одна со сколом.
И неизвестно еще, чья. Нет, нет, это точно. Неизвестно никому, чья плохая. Какая из двух.
Но ему со сколом не достанется. Не может такому хорошему мальчику с таким славным лицом, ловно специально он для свадебной фотки родился, достаться по жизни монета со сколом.
Только не ему.
Муза: «Яму не заполнить землей, из неё же вырытой.»
Дадывэс (сегодня)
Снится Ане, что она карабкается по склизким, холодным камням, то и дело оскальзывается, теряет равновесие, почти падает, потому что не за что уцепиться, руки скользят, ноги теряют опору.
Аня открывает глаза. Пяткин издает утробный звук – он доволен, что своего добился. Сейчас они пойдут гулять. Гав!
- Деточка, - бабушка Муза тихонько скребет длинными задубелыми ноготками по крашенной двери, - пора!
Муза: «Все на свете кончается плачем.»
- Нюрка! – грохочет бабушка Зина, эхо звонким рикошетом отлетает от пуленепробиваемых сталинских стен. Колышутся висюльки на люстре. – Утро красит! Нежным цветом! Пироги и все вокруг! Мужа проспишь! Мои глааааазки как коляяяяски, только не катаются! – вопит бабушка Зина, шмякая пироги в кастрюлю.
Слышно за дверью, как Муза потихоньку начинает в возмущении журчать. Будто бы не сразу, нехотя, заводится не очень исправная, старая кофеварка.
- Если бы из криков можно было построить дом, так лучший строитель - осел.
Начинается перебранка. Муза, чей побитый интеллект всегда первым заползает в нору зализывать раны, в обнимку с корвалолом, запирается в дальней комнате с книжками.
Аня зевает и потягивается. Сердце радостно екает. Сегодня! Аня приподнимается на локте. Вглядывается. Солнце бьет в окошко с размаху – и это с самого-то утра! Она протирает глаза. Какого черта?
Пяткин громко, подбадривающе урчит. Или рычит? Гав! Хвост ходит ходуном туда-сюда, туда-сюда. Это чистая, неразбавленная Радость! Эй! Пора гулять! Тянет за край одеяла.
Гав!
Аня тянет на себя.
«Если кровь друг потечет из носа, стань лицом на восток, подними руки, прокричи свое имя и еще: «Стой, кровь! Стой!»
- Фу, - ворчит она, - бесстыжее существо.
Косметика с тумбочки сметена на пол. Фиолетовыми тенями усыпан ковер. Цветы для прически, обслюнявленные, разметаны по комнате.
Бесцеремонная и не ведающая стыда бабушка Зина называет Пяткина помесью кабана и крокодила.
Гав!
Под столом, у батареи жалобным трупом валяется изжеванное, мятое свадебное платье. Один рукав у него полностью отъеден.
Кадякэ (так)
Муза: «На черной земле растет белый хлеб.»
Конец