Валентина ЧАПЛИНА
Хорошо, когда улыбаются
Глава 1. Неужели наяву?
Дверь пискнула на весь класс. Такой уж был у неё писклявый голос, у этой двери. Все ребята сейчас же повернули к ней головы и перестали слушать докладчика. А докладчик в это время уже кончил говорить о достижениях и начал говорить о недостатках. Он перечислял фамилии ребят с недостатками, и хозяева этих самых недостатков тут же поворачивали свои головы опять к докладчику, когда он называл их фамилии.
В классе шёл сбор отряда. А дверь пискнула потому, что её открыли. Открыл Серёжка, который, конечно, опоздал на сбор. Он почему-то вечно торопился и вечно опаздывал. И только он сел за свою родную закапанную чернилами парту, как услышал свою фамилию. Докладчик громким голосом, который, наверно, был слышен по всем этажам школы, говорил, что он, Серёжка, имеет особо выдающиеся недостатки. (Не просто недостатки, а особо выдающиеся. Ого!) «Ну, погоди, — подумал Серёжка, сжимая кулаки, — погоди, докладчик! Будет тебе!»
А докладчик спокойно объяснил, что же это за особо выдающиеся недостатки. Оказывается, он, Серёжка, слова своего не умеет держать. Наобещает, наобещает чего-нибудь, а выполнять обещание будто и не его дело. В общем, бросает слова на ветер. И с этим надо бороться.
— Ещё чего! — подскочил Серёжка с парты. — Вот новости! Выдумали! Я? Слова? На ветер? Да никогда в жизни!
Но как только Серёжка произнёс эти слова, все три огромных классных окна распахнулись настежь, да так, что стёкла на пол посыпались. Вслед за ними сейчас же распахнулась и классная дверь. Закачалась лампа в матовом абажуре, висящая над учительским столом. Закачалась карта полушарий на стене туда-сюда, туда-сюда, будто это не карта, а часовой маятник.
Доклад, который был написан на отдельных листочках, поднялся в воздух. Там было всё: и достижения, и недостатки, и план мероприятий и прочее. И всё это сначала повисло в воздухе, а потом закружилось над ребячьими головами. И достижения закружились, и недостатки, и план мероприятий тоже. Докладчик бегал по классу, ловил свои листочки, но они то попадали ему в руки, то вырывались из них. Несколько листочков вылетели в окно. И не только они. В окно вылетел чей-то носовой платок, чей-то капроновый бант с косы. Даже тряпка сорвалась с гвоздя и тоже направилась в окно, но не долетела до него и устало плюхнулась на пол.
Волосы у всего пионерского отряда сразу стали дыбом. Всё больше и больше достижений и недостатков вылетало на улицу. Вот последние два листочка, прилипшие было к потолку, отлипли от него, сделали над ребятами несколько кульбитов и — порх, порх в окно. Только их и видели.
В классе стало спокойно и тихо. Ветер улетел. Лампа и карта всё медленней докачивались на своих местах. Несколько мгновений ребята сидели неподвижно. Потом зашевелились, заговорили, стали оглядываться, приглаживать волосы, поправлять одежду.
Один только Серёжка всё ещё не шевелился. Он сидел за партой, да нет, даже не сидел, а лежал на парте грудью, вобрав голову в плечи, и испуганно моргал глазами.
«Неужели наяву? — думал он. — Неужели всё то, что случилось утром дома, было на самом деле, а не во сне? Ой! Ой! Ой!» — и Серёжка зажмурил глаза.
Председатель совета отряда Миша Гришин серьёзным председательским голосом произнёс:
— Внимание, сбор продолжается, слово докладчику.
Докладчик подошёл к учительскому столу и растерянно поглядел на него. Стол был пуст. Докладчик вздохнул, постоял, помолчал, ещё постоял и ещё помолчал, потом взглянул в раскрытое окно, потом опять постоял и помолчал, потом взглянул во второе раскрытое окно, потом в третье, потом смотреть было уже не во что, и… объявил, что доклад окончен и что сейчас будет художественная часть.
Как только были произнесены два слова «художественная часть», будто на пружинке, подскочила с парты Галка Палкина и выбежала из класса. А когда она бежала по классу, то все заметили, что на одной косе (на правой) у неё сидел белый капроновый бант, а на другой (на левой) никакого банта не сидело.
Вслед за Галкой Палкиной, тоже как на пружинках, подскочили ещё несколько девчонок и тоже выбежали из класса. У них банты были целы. Ребята ещё с полминуты посидели за партами и повскакали со своих насиженных мест.
Председатель совета отряда Миша Гришин подошёл к докладчику.
— Что у тебя за доклад? Чуть не заснули. Понатыкал цифры. Неуспевающих в классе пять и четыре десятых ученика. С ума сошёл?
— Не сошёл!
— А откуда четыре десятых?
— Ты понимаешь… Я взял все двойки и поделил на всех учеников.
— Что-о?
— Нет, я не двойки на учеников, а учеников на двойки поделил…
— Учеников на двойки?!
— То есть нет… я перепутал, кого я на что делил.
— Ах, перепута-ал?!
Миша Гришин только размахнулся, чтобы стукнуть докладчика по затылку, как вспомнил, что он теперь председатель совета отряда (его на днях выбрали), рука сразу же опустилась и зачем-то полезла в карман брюк, будто там было что-то нужное. И он начал действовать словом, убеждением. Тут ему под руку подвернулся Серёжка, то есть не под руку, а под язык.
Серёжка в это время уже немного пришёл в себя, даже встал с парты и подошёл к раскрытому окну.
— Когда ты, наконец, человеком станешь? — строго спросил его Миша Гришин.
— А что, я телеграфный столб, что ли? — огрызнулся Серёжка, глядя на телеграфный столб около школы.
— Столб — это хорошо. Ты даже и не столб.
— Почему это я не столб? — обиделся Серёжка.
— Потому что столб провода держит, полезное дело делает. А ты только языком болтаешь, вот твои дела.
— Подумаешь — полезное! Подумаешь — дело! Вот захочу и…
Тут Серёжка опасливо посмотрел на небо, прислушался. За окном было тихо, и он успокоился.
«Да нет, приснилось мне всё утром», — пронеслось в его голове.
И как только он успокоился, язык его снова начал легко болтаться.
— Вот захочу и… — опять прокричал Серёжка, — захочу и сто полезных дел сделаю.
Ребята засмеялись. Они знали цену его словам. Это задело и разозлило Серёжку, и он заорал ещё громче:
— Сто полезных дел, слышите?! И все в один день!!!
Вдруг за окном что-то завыло, Серёжка вздрогнул и прикусил язык. Ребята только повернули головы к окнам посмотреть, что там такое, как раскрылась классная дверь и вошла… ой, кто это вошёл? Все сейчас же забыли про завыванье. Вошла… девчонка не девчонка, сразу и не поймёшь кто. В общем, началась художественная часть.
Вошла, конечно, девчонка, но изображала она явно не девчонку. На ней было платье, какого ни одна девчонка, даже самая модпица-размодница не наденет. Платье очень красивое. Белоснежное. Но всё разлинованное чёрными линиями, как будто это не платье, а нотная бумага. На этих линиях, как воробьи на проводах, сидели чёрные нотки. Одни были просто круглыми и всё. Другие — с чёрной ножкой, а третьи — с ножкой и хвостиком. А ещё на платье, на пяти линейках сразу, была нарисована такая очень красивая закорючка, которая называлась скрипичным ключом (ребята это знали по урокам пения). И ещё такую же закорючку, то есть скрипичный ключ, вырезанную из картона и обсыпанную блёстками, девчонка держала в руках.
Когда она повернулась, то все увидели, что сзади у девчонки две косички, и что на одной из них (на правой) сидит белый капроновый бант, а на другой (на левой) никакого банта нет. И все догадались, что это вошла Галка Палкина. Но сейчас она была совсем не Галка и совсем не Палкина. Это была Песня. Она сама сказала об этом. Когда вошли другие участники концерта, то у неё произошёл диалог с девчонкой, у которой все банты были целы.
ГАЛКА ПАЛКИНА.
ДЕВЧОНКА, У КОТОРОЙ ВСЕ БАНТЫ ЦЕЛЫ.
ГАЛКА ПАЛКИНА.
Песня, стоя в центре, подняла над головой сверкающий скрипичный ключ. Другие девчонки расположились возле неё полукругом и начали откашливаться.
В класс вошёл Эдуард Егоров (мальчишка-старшеклассник, который играл на аккордеоне и готовил художественную часть). Он стал к ребятам спиной, а к участникам концерта лицом и аккордеоном, и сказал: «Внимание! Приготовились!». Ему оставалось только сказать или «Три-четыре!» или «Начали!», но в это самое время какой-то небывалой силы вихрь ворвался во все три окна и завыл, заметался по классу, в злобе качая, ероша, срывая всё на своём пути, что попадалось. Прошлый ветер, который прилетел в класс, не годился ему и в подмётки.