При этих словах Каштанова следователь снова вскочил со стула и яростно вдарил кулаком по столу.
— Да что вы все между Жмеринкой и Фастовом! Называй другой участок!!
Каштанов назвал другой участок своей железной дороги и подписал протокол. Он получил папиросы, ларек, свидание с родственниками и восемь лет лагерей.
Теперь, в 1949 году, Каштанов был арестован за злостную клевету на органы государственной безопасности, а именно за рассказ о своем «деле» 1936 года.
«Шпиён» Микита
В отличие от инженера Каштанова — русского, служившего на Украине, — Микита был «щирым» украинцем. В первый раз он был арестован в 1939 году у себя на родине, на Украине, незадолго до подписания договора между Германией и СССР о ненападении.
Перед вторым арестом Микита (если память мне не изменяет — Тарасович) работал на одном из ленинградских заводов. Он завербовался на работу в Ленинград после освобождения из лагеря в Средней Азии. Возвращаться после освобождения «до хаты», в «ридный» край, побывавший в оккупации, он не захотел. Родичей у него там не осталось. Хозяйство было разорено или освоено колхозом. В Ленинграде после войны «в рабочие» брали без особой бдительности — рабочей силы не хватало.
К моменту второго ареста Микита успел поднабраться грамоты и вообще изрядно «вырос над собой». А тогда, в тридцать девятом, он был темен и неграмотен. Его хутор, или, как он говорил, «баз», находился вблизи границы с Польшей, возле какого-то магистрального шоссе. Именно это, надо полагать, и послужило причиной его ареста в качестве шпиона. На следствии его нещадно колотили, добиваясь признания в том, что он шпион, завербованный фашистской разведкой. Микита, естественно, это отрицал, искренне не понимая, чего от него хотят. Как и в предыдущем случае, сокамерники, уже успевшие признать возводимые на них обвинения, его просветили: уговорили признаться в том, что он шпион, и таким образом облегчить свою участь. Микита решил послушаться образованных людей.
Явившись на допрос, он заявил:
— Гражданин следователь, дозвольте заявить: я доподлинно шпиён. Решил признаться.
Затем все было разыграно по обычным нотам.
— Ну, Микита, молодец! Садись. На, закури. Рассказывай, как тебя завербовала фашистская разведка.
Микита сел, закурил и рассказал, «як было дило». Фантазия у него была небогатая.
— Працюю я это на своем базу. Вдруг бачу: литак.
— Самолет? — уточняет следователь.
— Нехай буде самолет, — соглашается Микита. — Так вот, бачу: вин садится прямо на моем базу.
— На огороде, что ли? — с иронией в голосе спрашивает образованный следователь.
— Нехай буде на огороде.
— Разве самолет может сесть на огороде? Может быть, он рядом с твоим базом, на поле сел?
— Нехай буде на поле, — охотно согласился Микита.
— Нет, не «нехай», а точно говори: на огороде или на поле? Мне протокол надо писать.
— Ну, нехай на поле. Бачу, из литака вылезает этот. Ну, как его. Хитлер.
— Какой еще Гитлер? Ты что, совсем одурел! Ишь ты, Гитлер к нему пожаловал! Говори правду, кто к тебе прилетел?!
Однако Микита, кроме Гитлера, ни одного другого фашиста при всем желании назвать не мог. И как следователь с ним не бился, он упрямо твердил свое: «Хитлер, ей-богу, Хитлер».
Тогда следователь пошел, как говорится, другим путем.
— А может быть, толстый такой прилетал?
— Точно, толстый, — обрадовался подсказке Микита.
— И фуражка у него такая… большая?
— Добре, добре! Дюже велика фуранька.
— И орденов много?
— И орденов дюже богато.
— Так это же не Гитлер. Это же Геринг! — определил следователь.
— Тфу ты, бисова холера! Ну, точно! Це был Херинг! Як же я его не зараз признал! — возрадовался Микита.
— Вот так бы сразу и дышал! — сказал следователь. — Какое он тебе дал задание?
— Велел доглядати и считати, скильки военных машин идет до границы и скильки от границы.
— Ну и ты выполнял задание фашистской разведки — считал наши машины?
— А як же. Выполнял, раз велено.
— И как ты должен был передавать эти сведения?
— Вин обещал ишо прилетати.
— Ну и прилетал он еще раз к тебе на баз? Успел ты ему передать разведданные?
— Ни, не успел. Хиба ж я мог? Вы ж меня забрали.
— Ну, ладно, — сказал следователь. — Так и запишем.
Так он и записал. И Микита получил свой первый срок. Теперь он сидел с нами за антисоветскую агитацию, то есть за клеветнический рассказ о том, за что его в первый раз посадили.