Выбрать главу
                    в гости, две       морковинки                          несу за зеленый хвостик. Я    много дарил                        конфект да букетов, но больше                  всех                          дорогих даров я помню               морковь драгоценную эту и пол —           полена                       березовых дров. Мокрые,              тощие под мышкой                     дровинки, чуть        потолще средней бровинки. Вспухли щеки. Глазки —                 щелки. Зелень             и ласки вы́ходили глазки. Больше              блюдца, смотрят               революцию. Мне        легше, чем всем,— я    Маяковский. Сижу          и ем кусок          конский. Скрип —               дверь,                         плача. Сестра             младшая. — Здравствуй, Володя! — — Здравствуй, Оля! — Завтра новогодие — нет ли            соли? — Делю,           в ладонях вешаю щепотку              отсыревшую. Одолевая                 снег                         и страх, скользит сестра,                            идет сестра, бредет             трехверстной Преснею солить            картошку пресную. Рядом            мороз шел        и рос. Затевал              щекотку — отдай           щепотку. Пришла,               а соль                          не ва́лится — примерзла                  к пальцам. За стенкой                  шарк: «Иди,          жена, продай             пиджак, купи         пшена». Окно,—             с него идут         снега, мягка          снегов тиха         нога. Бела,          гола столиц             скала. Прилип             к скале лесов          скелет. И вот          из-за леса                           небу в шаль вползает               солнца                          вша. Декабрьский                     рассвет,                                   изможденный                                                          и поздний, встает            над Москвой                                 горячкой тифозной. Ушли           тучи к странам                 тучным. За тучей               берегом лежит           Америка. Лежала,              лакала кофе,          какао. В лицо вам,                    толще                              свиных причуд, круглей             ресторанных блюд, из нищей                нашей                           земли                                     кричу: Я    землю               эту                     люблю. Можно            забыть,                        где и когда пузы растил                     и зобы, но землю,                 с которой                                 вдвоем голодал,— нельзя            никогда                         забыть!

15

Под ухом                 самым                             лестница ступенек на двести,— несут           минуты-вестницы по лестнице                     вести. Дни пришли                     и топали: — Дожили,                   вот вам,— нету         топлив брюхам              заводовым. Дымом             небесный                             лак помутив, до самой трубы,                            до носа локомотив стоит           в заносах. Положив               на валенки                                 цветные заплаты, из ворот,