Выбрать главу
               из железного зёва, снова           шли,                   ухватясь за лопаты, все,        кто мобилизован. Вышли             за́ лес, вместе             взя́лись. Я ли,          вы ли, откопали,                вырыли. И снова              поезд                        ка́тит за снежную                   скатерть. Слабеет               тело без ед            и питья, носилки сделали, руки сплетя. Теперь            запевай,                         и домой можно — да на руки                  положено пять обмороженных. Сегодня,               на лестнице,                                   грязной и тусклой, копались                обывательские                                        слухи-свиньи. Деникин               подходит                               к са́мой,                                             к тульской, к пороховой                     сердцевине. Обулись обыватели,                                  по пыли печатают шепотоголосые                          кухарочьи хоры́. — Будет…                  крупичатая!..                                       пуды непочатые… ручьи — чаи́,                      сухари,                                  сахары́. Бли-и-и-зко беленькие, береги ке́ренки! — Но город               проснулся,                                в плакаты кадрованный, — это       партия звала:                             «Пролетарий, на коня!» И красные                  скачут                             на юг                                      эскадроны — Мамонтова                   нагонять. Сегодня               день                       вбежал второпях, криком            тишь                     порвав,
простреленным                          легким                                      часто хрипя, упал         и кончался,                           кровав. Кровь           по ступенькам                                  стекала на́ пол, стыла           с пылью пополам и снова              на пол                         каплями                                       капала из-под пули                    Каплан. Четверолапые                        зашагали, визг        шел               шакалий. Салоп           говорит                        чуйке, чуйка          салопу: — Заёрзали                     длинноносые щуки! Скоро           всех                   слопают! — А потом              топырили                              глаза-таре́лины в длинную                  фамилий                                 и званий тропу. Ветер           сдирает                        списки расстрелянных, рвет,         закручивает                             и пускает в трубу. Лапа         класса                    лежит на хищнике — Лубянская                  лапа                          Че-ка. — Замрите, враги!                               Отойдите, лишненькие! Обыватели!                    Смирно!                                 У очага! — Миллионный                      класс                               вставал за Ильича против            белого                       чудовища клыкастого, и вливалось                     в Ленина,                                     леча, этой воли                 лучшее лекарство. Хоронились                    обыватели                                     за кухни,                                                   за пеленки. — Нас не трогайте —                                    мы                                          цыпленки. Мы только мошки, мы ждем кормежки. Закройте,                время,                           вашу пасть! Мы обыватели — нас обувайте вы, и мы         уже               за вашу власть.— А утром              небо —                          веча зво́нница! Вчерашний                    день                            виня во лжи, расколоколивали                            птицы и солнце: жив,        жив,               жив,                      жив! И снова              дни                     чередой заводно́й сбегались                  и просили. — Идем              за нами —                               «еще                                       одно усилье». От боя к труду —                             от труда                                           до атак,— в голоде,                в холоде                               и наготе держали               взятое,                           да так, что кровь                выступала из-под ногтей. Я видел               места,                          где инжир с айвой росли           без труда                           у рта моего,— к таким             относишься                                 и́наче. Но землю,                  которую                               завоевал и полуживую                      вынянчил, где с пулей встань,                                с винтовкой ложись, где каплей                   льешься с массами,— с такою              землею                           пойдешь                                          на жизнь, на труд,              на праздник                                  и на́ смерть!