Выбрать главу

17

Хвалить               не заставят                                  ни долг,                                               ни стих всего,           что делаем мы. Я    пол-отечества мог бы                                        снести, а пол —              отстроить, умыв. Я с теми,                кто вышел                                 строить                                              и месть в сплошной                    лихорадке                                     буден. Отечество                  славлю,                                которое есть, но трижды —                       которое будет. Я    планов наших                           люблю громадьё, размаха               шаги саженьи. Я радуюсь                   маршу,                               которым идем в работу                и в сраженья. Я вижу —                 где сор сегодня гниет, где только земля простая — на сажень вижу,                           из-под нее коммуны                дома                         прорастают. И меркнет                  доверье                                к природным дарам с унылым                 пудом сенца́, и поворачиваются                               к тракторам крестьян                заскорузлые сердца. И планы,                что раньше                                   на станциях лбов задерживал                     нищенства тормоз, сегодня              встают                          из дня голубого, железом               и камнем формясь. И я,       как весну человечества, рожденную                   в трудах и в бою, пою       мое отечество,                               республику мою!

18

На девять                  сюда                           октябрей и маёв, под красными                        флагами                                       праздничных шествий, носил           с миллионами                                   сердце мое, уверен             и весел,                           горд                                   и торжествен. Сюда          под траур                          и плеск чернофлажий, пока         убитого                      кровь горяча, бежал,            от тревоги,                              на выстрелы вражьи, молчать               и мрачнеть,                                  кричать                                               и рычать. Я    здесь              бывал                         в барабанах стучащих и в мертвом                     холоде                                 слез и льдин, а чаще еще —                        просто                                   один. Солдаты башен                           стражей стоят, подняв            свои                    островерхие шлемы, и, злобу               в башках куполов                                            тая, притворствуют                          церкви,                                      монашьи шельмы. Ночь —              и на головы нам луна. Она        идет                оттуда откуда-то… оттуда,             где                   Совнарком и ЦИК, Кремля             кусок                      от ночи откутав, переползает                     через зубцы.