Annotation
Литов Михаил Юрьевич
Литов Михаил Юрьевич
Хорошо Всем Известная
Михаил Литов
ХОРОШО ВСЕМ ИЗВЕСТНАЯ
Манечка проста и понятна, не следовало бы и внимания на нее обращать. Случай у нас тут теперь, понимаете ли, обратить - все равно что сплоховать, а сплоховал - получается куда как хорошо всем известная история. Вот что такое Манечка и всякие там гнусные свойства ее души, ума и характера. Однако присутствует, и не избежать этого в складывающемся, как уже можно заметить, повествовании хотя бы потому, что великое множество мужчин, каждый из которых, естественно, по-своему глубок и интересен, тянется к ней, иные и на коленках подползают. И тут, между прочим, тоже закавыка. Как ни глубоки эти мужчины, как ни импозантны, как в целом ни серьезны, а где-то и трагичны всевозможные проблемы нашего бытия, если смотреть на них с философской точки зрения, а все же в общем результате выходит что-то комическое и несуразное. Иной раз даже подумаешь: хоть за перо не берись! К примеру, Марнухин с его отчаянной юношеской влюбленностью, - кто же не знает, до чего внушителен влюбленный юноша, как глубокомысленно и драматически воспринимает молодость свои первые, такие важные, на всю последующую жизнь откладывающие след опыты любви? А и этот Марнухин, если поглядеть со стороны, тоже словно снует и кувыркается в кривом зеркале. Но по причинам, которые, надо сразу предупредить, не сегодня станут ясны, а может быть, и вовсе никогда не откроются, за перо браться все же необходимо.
Глубоко задумавшись и судорожно сжав кулаки, Марнухин с юношеским задором подумал, что никак нельзя моралисту не сидеть ярко и выпукло в твердо сработанных рамках, а он как раз и есть такой обязательный, поверивший в себя и намертво утвердившийся - прежде всего в самом себе - моралист. Так вот, именно Манечкой зовут понравившуюся ему бабенку, и уже видим, что она еще та штучка. И был бы страшно Марнухин поражен, случись ему проведать, что ее муж, которого он мыслил благородным человеком и почти что святым, доставлял Манечке одни только огорчения своей суетностью. Антон Петрович (таково имя этого злосчастного супруга) был, на взгляд Манечки, начисто лишен мудрости. Вечно он проявлял какую-то бесполезную озабоченность. То, слоняясь по квартире, сокрушался о крайней бездуховности огромных людских масс, то, вбрасываясь в митинговую стихию, паниковал из-за нынешнего состояния культуры, кричал, что она угасает в условиях глобального обнищания народа и равнодушия власть предержащих и окончательно погибнет в беспрерывно возрастающем ужасном обществе потребления. Затем его лихорадочно бегающий взор на мгновение останавливался на нищих, а те, само собой, с воем протягивали к нему обезображенные конечности, жалобными голосами просили подать на пропитание; пускался он тогда громогласно вещать, что нет на свете ничего важнее благотворительности. В результате всегда выходило так, что он никому ничем не помогал, вообще не делал ничего замечательного и даже не обеспечивал всем необходимым собственную жену Манечку. Мыслимое ли дело! Этот жалкий нервный человек, доживший до седин, бегал в растоптанных башмаках и потертых брючках, как какой-нибудь студент романтических времен его юности.
Когда Манечке приходило в голову, что общего языка с Антоном Петровичем ей не найти, она вспоминала о своем бывшем муже, Алексее Сергеевиче. Иной раз она даже звонила ему по телефону, чтобы излить душу, пожаловаться на свои неизбывные лишения. Алексей Сергеевич всегда внимательно выслушивал жалобы, делая возле телефонной трубки, как представлялось Манечке, сосредоточенное, озабоченное лицо, и даже если не давал никакого дельного совета, на душе у Манечки все же становилось легче после общения с этим искусным, утонченным и немножко таинственным господином. Она ободрялась и затем более или менее продолжительное время не без духовной стойкости сносила глупые выходки мужа.
Бесконечное одиночество, в один из вечеров Манечкой прочувствованное до последних, казалось бы, пределов, заставило ее вдруг с небывалой решимостью окунуться в омут размышлений. Она всеми покинута. Муж побежал на сборище таких же нелепых мечтателей, как он сам. Не найти себе достойного места в тусклой, захламленной квартире. Манечке казалось, что ее большое сильное тело как будто мешает по-женски томной и хищной сознательности ее жизни, что его необходимо куда-нибудь выпроводить, а самой всецело преобразиться в страдательный, прозорливый, чудовищный в своей изобретательности дух. Когда преображение удастся, Манечка поймет до конца причины своей семейной неудачи и изыщет способ с изощренным коварством и жестокостью уничтожить их. Даже сжимала Манечка кулачки и скрежетала зубами, воображая свои будущие успехи. Чтобы достичь поставленной цели, важной и в сущности печальной, девушка обратилась к вселенскому средству исцеления от тоски - присосалась к бутылке. Называем ее девушкой, и она сама себя так называет; идем, стало быть, на поводу.
Отвратительными фокусами судьбы Алексей Сергеевич навсегда вычеркнут из ее жизни, ведь они развелись. Но в этом отторжении бывшего супруга она сейчас усмотрела нечто оскорбительное для них обоих. И это называется жизнь! Быть лишенной дружбы и покровительства преуспевшего господина, быть зависимой от сумасбродного человечка, быть воистину одинокой.
Муж не сознает своих мужских задач, а Алексею Сергеевичу она сама не позволяет лежать у ее ног хотя бы под предлогом разумно-дружеских отношений, естественных для людей, которых связывает память о былой любви. Но отчего же и не позволить? Что это за безрассудство такое - не позволять в ущерб собственным законным и святым интересам?
Неверной рукой подвыпившей бабы она подняла телефонную трубку.
Алексей Сергеевич спокойно выслушал ее сбивчивый монолог, скрыто заинтересовался перспективой лежания, туманно обрисованной собеседницей, и, поняв, что все услышанное - лишь прелюдия к просьбе о встрече, придал голосу вкрадчивость, легко сокрушающую женскую душу, и разрешил: приезжай.
- Но куда мне сейчас самостоятельно, не добраться, - жалобным голоском запищала Манечка; ссылалась она на то, что, мол, после сногсшибательной дозы спиртного не рискнет воспользоваться городским транспортом.
- Хорошо, пришлю за тобой машину, - сказал Алексей Сергеевич и положил трубку. Он почувствовал себя именитым игроком, заученными движениями сильных, властных рук расставляющим фигуры на шахматной доске.
***
Манечка давно не посещала своего бывшего. Но вот он все так ловко расставил и устроил, что добралась-таки. Переступив теперь порог его роскошной квартиры, она с досадой подумала, что Алексей Сергеевич стал персонажем сказки, обретающимся в царских хоромах, тогда как она отставлена, брошена в грязь и ее топчут все, кому не лень. Алексей Сергеевич условно прохохотал над ее заплетающейся походкой. Сделав свои открытия, ошеломленная Манечка заговорила громко и путано. Она даже вдруг словно взвилась, вылетев откуда-то, как пробка из бутылки. А следом и брызги, в общем, все как праздник с шампанским, визгом и неопределенностью даже ближайшего будущего. Манечка чрезвычайно возбудилась и не замечала, что Алексей Сергеевич слушает ее вполуха и вид у него скучающий. Ему был совершенно безразличен нынешний муж Манечки, этот убогий Антон Петрович. Не интересовало его, что этот человек думает и говорит о крахе культуры, помощи сиротам, истощении полезных ископаемых и вымирании животных. Вдруг тень улыбки скользнула между его плотно сжатыми губами.
- Забавно... - пробормотал он как будто про себя.
- Да к черту моего благоверного, что о нем говорить! - вскрикнула Манечка. - Скажи лучше... Что ты мне посоветуешь?
- А что я могу тебе посоветовать? - удивился Алексей Сергеевич, его лицо сделалось безмятежным и умным и вместе с тем изобразило какое-то светлое простодушие. - У тебя своя жизнь, а я не люблю совать нос в чужие дела.