Поездка к бабушке — Свадьба
Через два дня после елки мы с мамочкой укатили к бабушке. Ужасно мне жалко было расставаться с моим Ральфиком. Когда я уже была совсем готова к дороге, мой бедный ушастик думал, что и он «гулять» пойдет и радостно вилял хвостиком, но когда дверь за нами закрыли, он стал пищать и царапаться, и я слыхала, как Глаша уговаривала его.
Выехали мы в шесть часов вечера, a на место приехали на следующее утро. Я очень любила бы ездить по железной дороге, если бы со мной всегда дурно не делалось; с другими это бывает на море, a со мной в вагоне, особенно, если я спиной к паровозу сижу и в окно гляжу. A это интересно, так все и мелькает в глазах, и потом меня очень забавляют телеграфные проволоки: смотришь, они опускаются все ниже, ниже, точно они сонные и голова от усталости гнется; вдруг столб, сейчас же и поднимутся и ровненько так вытянутся, будто их от толчка разбудило и они сонливость с себя стряхивают, a потом опять: ниже, ниже, ниже… опять столб, опять выровняются. Отчего бы это?
Около нас сидел толстый-претолстый господин, который все сопел да кряхтел и тоже, как телеграфные проволоки, головой кивал; a как поездь подходит к станции, вагон толкнет, он приподымет подбородок, приоткроет глаза, a потом опять спит.
Когда стемнело, кондуктор поднял верхушки диванов, тогда и мы, и наш сосед улеглись как следует. В вагоне хорошо спать, как в люльке качает.
Утром на вокзале нас встретил дядя Коля с Володей, они еще накануне приехали — и повезли нас к бабушке. Она и тетя Лидуша были уже вставши и ожидали нас с чаем.
Хорошо как у бабушки! Хоть это и большой город, но у неё точно на даче: дом маленький и большой чудный фруктовый сад. В комнатах тоже очень красиво и масса цветов: так уютно. Сидим мы в столовой, вдруг слышу чей-то незнакомый голос: «Лида, Лида, дай попочке чаю; попочка барин, попочка хор-роший»! — Я сперва не поняла, кто это говорит; оказалось, что в гостиной между пальмами стоит большая клетка, a в ней сидит громадный розово-желтый попугай, с большим хохлом подходящего же цвета, но только гораздо ярче. Глаза у него большие черные, премилые, нос, язык и все во рту совершенно серое, a около щек и на шее перья совсем точно лепестки от гортензии — знаете, такой комнатный цветок, который пучком растет, похож немного на цветную капусту? Бывает розовый, желтый и белый: других я не видела. Вот этот-то самый попка и болтает так мило. Он привык, что тетя по утрам ему дает пенку от сливок и сухарь с чаем, a из-за нас про него, бедненького, и забыли.
Вместо тети я пошла его кормить. Пенку он, глупый, пропустил через лапку и уронил на пол, a подымать не захотел; сухарь же весь съел, a потом подставил свою головку, чтобы я его чесала пальцем. Я щекочу, a он повторяет: «попочка, хор-роший, хор-роший». Такой душка!
В доме суета была порядочная: все снимали, выбивали, чистили серебро, перетирали посуду и стекло. Мы с Володей помогали серебро чистить и бокалы перемывать. Поговорить у нас было о чем: я ему все-все рассказала: про театр, про елку, — одним словом все, и показала письмо Андреева. Володя очень жалеет, что не был у нас это лето, и мы решили упросить дядю Колю и мамочку, чтобы после свадьбы Володя к нам поехал.
Мамочка, вероятно, успела всем рассказать про наш спектакль и про наши картины, потому что вечером за чаем дядя Коля мне покою не давал, все приставал: — Ну-ка, Мурка, расскажи, как ты в маминой ночной рубашке ангелом была?
Не понимаю, что тут смешного? Ведь ангелы никогда иначе на картинах одеты не бывают, как в длинных рубашках. Ужасный он насмешник, дядя Коля, a только он веселый, за это я его люблю. Стал он нам рассказывать анекдот, как чухна рака хотел купить, да не знал, как он называется, и все просил «такова маленького черного риба, глаза шустрова, уси длинного, ноги много, и востиком так» — и показывал, как рак хвостом делает. Ему предлагают налима. «Нет, то не малин, малин — ягод, a это»… — и опять сначала, и так раз десять. Вот я хохотала! Злая мамочка возьми да и расскажи, как я в этом году раков ловила… Теперь мне житья не будет, и дядя, и Володя до смерти задразнят, ну да и мой новый дядюшка тоже не упустит случая посмеяться надо мной.
На другой день свадьба была назначена в четыре часа. После завтрака пришел парикмахер причесывать невесту; в это время и мы все пошли одеваться. На мне было белое вышитое платье на розовом чехле, розовый шарф, розовые чулки, розовые туфли, в волосах розовая лента и… чудный розовый веер и белые лайковые перчатки; это уж мне подарила для этого торжества тетя Лидуша. Настоящий веер, не игрушечный какой-нибудь.
Мамочка моя была просто красавица в светло желтом, как канареечка, шелковом платье с белыми цветами на лифе и с крохотной шляпкой из белых цветов на её малюсенькой головке. Я не могла воздержаться, чтобы не поцеловать ее. Бабушка была в сером шелковом платье. Тетя Лидуша была премиленькая, вся в белом, с вуалью и цветами на голове. Нам с Володей тоже прикололи по маленькой веточке таких цветов, только, конечно, не на голову.