Выбрать главу

Моя радость. — Володина острота

Какое счастье — у нашей m-lle мать заболела!! Фу… Как я это не хорошо сказала… даже стыдно стало… Бедная mademoiselle, она-то так убивается! Нет, конечно, это очень, очень грустно, когда мать заболеет (сохрани Бог, чтобы моя мамочка вдруг захворала); я хотела сказать: хорошо, что m-lle теперь уедет к ней во Францию, и мамочка решила, что другой гувернантки уж она теперь брать не станет, a таким образом я летом буду совершенно свободна. Вот надоели мне эти бонны!! Я прежде думала, что скучнее немки ничего на свете быть не может, но после того, как прожила полгода с m-lle Lucie, я и сама не знаю, что хуже. Французский язык, конечно, красивее и шикарнее немецкого, но зато немка хоть добрая была, a эта или шипела на меня, или перед зеркалом вертелась. Ей верно её мать никогда не говорила, что она дурнушка. Жаль!

Вот у нас смешная штука случилась! Пришла к тете Лидуше её приятельница, Маргарита Николаевна; она очень бедная, дает уроки, переписывает на какой-то машине и этим зарабатывает деньги. Пришла она днем и попросили ее остаться обедать. Пришел и дядя Коля с Володей. Вот за обедом дядя ее и спрашивает, на каком языке её машинка может писать; она отвечает: «У меня их три, на всех». А Володька вдруг и выпали… pardon — спроси: «А что, вы могли бы на моем языке что-нибудь написать»?

Вот я фыркнула — на весь стол; да и все засмеялись, так это неожиданно вышло. Только мамочка поморщилась и сказала, что это совершенно «витц a ля Володя» (это у неё значит — глупо). Ужасно мамочка странная; иногда кто-нибудь, чаще всего Володя, что-нибудь такое смешное скажет, такое смешное, что я по столу катаюсь, a она говорит: «глупо». A между тем сама она очень остроумная, так всегда хорошо скажет, a вот чужие витцы плохо понимает.

Отъезд Mademoiselle. — Письмо к герою

M-lle Lucie уехала. Бедная, она так плакала и так нежно прощалась со мной, что мне стало совестно, что я ее так ненавидела; ведь она собственно ничего очень дурного мне не сделала. Чтобы ее хоть немножко утешить, я ей подарила свой большой флакон с духами, она очень любит, a у меня от них только голова болит; еще я ей отдала альбомчик с cartes postales; она была довольна.

Опять я слушала, как папа газету утром читал, и так мне понравилось, как один солдатик спас генерала и собой его прикрыл, так что тот остался жив, a его сильно ранили; я решила ему написать письмо и послать что-нибудь. Вот посоветуюсь с мамочкой, что купить, тогда сяду и напишу сюда черновик, потом перепишу.

Письмо:

Добрый Андреев!

Мы сегодня читали в газетах, какой вы храбрый, и как хорошо защищали своего генерала. Я очень рада, что вы, так берегли бедного старичка, но мне очень вас самих жаль; ведь верно страшно больно, когда пуля попадет. Ах, какой вы храбрый, и как я вас люблю и всех, всех солдатиков наших люблю, — они такие молодцы! Скажите им это; им может быть приятно будет; я сама всегда очень рада, когда меня похвалят.

Я бы хотела прислать вам что-нибудь очень хорошее, но у меня всего 2 р. 25 к; на них я куплю вам фуфайку, — мама говорит, что за 2 р. очень теплая; у вас ведь холодно, a в ней вы не простудитесь, это лучше, чем носовые платки, правда? Если насморка нет, — на что они? Я, когда не простужена, совсем не сморкаюсь. A за 25 кon. я вам куплю жестянку монпансье, фабрики Ольденбургских, это и с чаем вкусно, и хорошо, если вы начнете кашлять и в горле будет першить. A вы за это должны мне написать письмо и все рассказать. Ведь вам офицеры не запрещают писать? Время у вас найдется, — ведь не постоянно же вы стреляете? A вам очень страшно, когда палят, и японцы совсем близко подходят? Выучились ли вы говорить по-японски? Смешно верно? Напишите мне несколько японских слов. Больше нечего мне писать. Теперь я жду от вас ответа. Смотрите — не забудьте. Я так вас люблю и жалею, и всякий вечер молюсь, чтобы Господь вас всех спас от японцев и наградил за то, что вы такие храбрые молодцы.

Любящая вас Муся Старобельская.

Интересно: ответит он мне, или нет. Ах как бы мне хотелось получить письмо от героя!

Отъезд тети. — Помолвка. — Я опять отличаюсь

Тетя Лидуша уехала. Я думала, что буду страшно плакать и скучать, но все сложилось так хорошо и весело, что грустить и времени не было. Третьего дня, как, впрочем, почти каждый день в последнее время, у нас был Леонид Георгиевич. После обеда он с тетей Лидей пошел в мамин будуар, и они там о чем-то долго-долго говорили. Потом он пошел в кабинет, a тетя Лидуша, розовая такая, позвала мамочку и что-то живо-живо рассказала ей. Как я ни прислушивалась — ничего не разобрала; слышу только, мамочка ей говорит: