Что-то плохо ей было нынче, она задыхалась, часто присаживалась отдохнуть. По всему телу то ли свой пот, то ли вода течет ручьями беспрестанно.
— Ох, кума, — пожаловалась она Степаниде, — замучили меня роды. Что ни год, то род.
— Ничего, Кулинушка, видно, так господь хочет.
— Пошто же он так хочет? — недоумевает Кулина.
— За первородный Евин грех наказал он всех баб, сказав: умножая, умножу печали твоя и воздыхания твоя, в болезнех будешь родити чада…
«Одна баба согрешила, живя в раю, — размышляет Кулина, — а мы все мучаемся».
Она испугалась своих мыслей: как бы не услышал их бог да не наказал бы! И так несчастье на каждом шагу. Думала ли, гадала ли, что Василия с работы уволят?
В прошлом году вот так же летом дохаживала она последнее, вдруг прибегают: «Свекор твой умер!» А свекор утром вместе с ними на работу шел. Правда, жаловался, что болит у него все внутри. Пятьдесят с лишком лет проработал он в савинской мазильне. Бывало, сходит в баню и жалуется:
— Не пристает ко мне вода, как к гусю. Савинские жиры мне и на том свете не отмыть.
Свекор был мужик добрый, заботливый, с внучатами ласковый; Кулина его уважала. Прибежала она тогда в мазильню, а он лежит на катке, и Дуня Стогова его юбкой своей заплатанной покрыла. Сама стоит в исподнице и плачет.
Переодеть его нельзя было: весь в дегте, в жирах, руки и ноги покрыты бугорчаткой. Живой не отмылся — мертвого отмоешь разве? Пришла комиссия, да маманя все скрыла: сказала, что на работу он никогда не жаловался и что деготь был ему полезен. И правильно сделала, за то директор Нил Михайлович выдал ей четвертной на похороны. А свекра завернули в рогожу и свезли на кладбище…
Прибежала в сыпню Кулинина старшая девочка, Манька, села на чан и скулит:
— Все есть хочут, папаня ушел куда-то, бабка стонет… А все есть просют.
Маруха научила:
— Ты поди, девонька, на савинскую кухню. Может, там у кашевара деда Арсения каша подгорела, корки дадут.
Манька убежала, а Кулина решилась: пошла к директору просить аванс. Муж не работает — так не с голоду же помирать!
Страшно зайти к нему в кабинет, но что делать: вчера у приказчика плакала — просила аванс выдать, да без толку.
Кулина остановилась у самого порога, не смея ступить дальше, поклонилась в пояс, сказала робко:
— Здравствуй, господин директор.
Он повернулся от окна, у которого стоял, покуривая в фортку.
— Что тебе?
— К твоей милости, господин директор.
В кабинете чисто и солнечно. Стоит стол на резных ножках, на столе стопки белой бумаги, книги со шнуровкой и раскрытый кожаный портсигар. Говорили мужики, что портсигар этот английской работы, он из савинской кожи и будто бы дороже серебряного. Над столом в золоченой раме портрет батюшки-царя. На другой стене в рядок висят гербовые бумаги с золотыми крупными буквами… Кулина с ужасом увидела вдруг, что на красный ворсистый ковер, закрывающий весь пол в кабинете, капает вода с ее подола, и испуганно прижалась спиной к косяку двери.
— Вот бестолковый народ! — сказал Савин. — Я спрашиваю, зачем пожаловала?
— Батюшка, господин директор, выдай ты мне аванс, — скороговоркой ответила Кулина.
На последнем слове голос ее дрогнул. Она поняла, что сейчас заплачет, и замолчала.
— Аванс? — удивился директор, внимательно разглядывая ее.
Где-то он встречал эту женщину с такими большими и прекрасными глазами… И вспомнил — это же Акулина! Ее все зовут Кулина Красная и относятся к ней с уважением, почитают за красоту.
— Аванс? — повторил директор. — Я не выдаю авансов.
Кулина судорожно сглотнула слюну, и слезы скользнули у нее по щекам, оставив две мокрые полоски. Она вытерла щеки грязной ладонью, отчего Савин брезгливо поморщился, и продолжала смотреть на него не мигая.
Раньше, встречая на заводе Кулину, Савин всякий раз думал, что такая красота достойна лучшей судьбы. «Как могла она появиться в нищете и грязи? — недоумевал он. — Поистине природа непоследовательна в своей мудрости! Наконец, как может жить среди пьяниц, сквернословов и попросту скотов эта красавица с глазами мадонны? Ведь красота — божье благословенье!.. Ах, какие глаза!»
Только эти глаза и остались ныне от прежней Кулины.
— Батюшка, господин директор, — заговорила она громко, — шестеро ребят у меня, а в доме ни куска. Сама я работаю от зари до зари, а мужа недавно уволили. Свекровь больная, умирает…